Сьюзен Коллинз - Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Смысл последнего предложения доходит не сразу. А потом обрушивается на меня всей своей тяжестью.

— Неужели начались мятежи?

Трудно сказать, страшит меня эта мысль или, наоборот, воодушевляет.

— Пока нет. Но это лишь вопрос времени — разве что радикально изменится ситуация… А мятежи, как известно, ведут к революциям. — Президент потирает место над левой бровью, которое (мне ли не знать) потирают, когда болит голова. — Вы имеете хотя бы отдаленное представление, что это значит? Сколько людей погибнет? В каких условиях окажутся уцелевшие? Может, Капитолий и не подарок, но стоит ему хоть на день ослабить хватку — поверьте на слово, вся система рухнет.

Меня поражает прямота и даже искренность его речи. Можно подумать, Сноу на самом деле превыше всего ценит благополучие жителей Панема, а ведь это полная чушь.

Не знаю, откуда берется смелость, но я говорю:

— Какая хрупкая система: рушится из-за горсти ягод.

Собеседник долго молчит и пристально разглядывает меня.

— Да, хрупкая, только не в том смысле, что вы подумали.

Раздается стук в дверь, и в кабинет просовывает голову капитолиец.

— Ее мать спрашивает: вы чай пить будете?

— Буду. С удовольствием, — говорит Сноу. Дверь открывается шире; на пороге стоит моя мама с подносом. — Сюда, пожалуйста. — Положив книгу на угол, он похлопывает ладонью посередине стола.

Мама опускает поднос. На нем фарфоровый чайник и чашки (сервиз из ее приданого), сливки, сахар, тарелка с печеньем. Печенье украшено цветочками из глазури нежных оттенков — разумеется, это работа Пита.

— Как любезно. Забавно, знаете ли: многим людям и в голову не приходит, что президентам тоже хочется есть.

Надо же, само добродушие. По крайней мере, мама слегка успокаивается.

— Может, еще что-нибудь? — спрашивает она. — Если вы голодны, я бы приготовила…

— Нет, этого более чем достаточно. Благодарю.

Ясно: он ее выпроваживает. Мама бросает на меня быстрый взгляд и уходит. Президент наливает нам чаю, кладет себе сахар, сливки и долго-долго мешает ложечкой. Похоже, он все сказал и теперь ожидает ответа.

— У меня и в мыслях не было подстрекать людей к мятежам, — говорю я.

— Верю. Но это неважно. Ваш стилист оказался пророком, выбирая наряды. Вы, «Огненная Китнисс», бросили искру, способную (если вовремя не принять меры) разгореться в адское пламя, которое уничтожит Панем.

— Почему бы вам не убить меня прямо сейчас? — выпаливаю я.

— Прилюдно? — осведомляется Сноу. — Это лишь подольет масла в огонь.

— Тогда подстройте несчастный случай.

— Кто купится на такую дешевку? — возражает он. — Вы бы сами купились?

— Тогда скажите, что нужно сделать, и я это сделаю.

— Если бы все было так просто… — Президент берет печенье и разглядывает глазурные цветочки. — Мило. Ваша мать приготовила?

— Пит.

Впервые не выдержав, я отвожу глаза и делаю вид, что захотела чая, но тут же ставлю чашку обратно, услышав предательский звон о блюдце. Приходится, чтобы скрыть смущение, тоже взять выпечку.

— Пит… Ну и как он, ваша любовь до гроба?

— Хорошо, — отвечаю я.

— Скажите, когда он по-настоящему понял, насколько вам безразличен? — Сноу окунает печенье в чай.

— Пит мне не безразличен, — говорю я.

— Но, кажется, не до такой степени, чтобы в это поверил весь Панем.

— Кто это сказал?

— Я сказал. И если бы я один, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Как поживает очаровательный кузен?

— Не знаю… я не…

В горле застревает комок. Как отвратительно обсуждать с президентом личные чувства, тем более к людям, которые мне дороже всего.

— Продолжайте, мисс Эвердин. Уж его-то прикончить легче всего, если мы не придем к соглашению, — произносит Сноу. — Вы оказываете молодому человеку плохую услугу, бегая с ним по лесу каждое воскресенье.

Если ему и это известно, то что еще? И вообще, откуда он знает? Многие могли рассказать, как мы с Гейлом охотимся. Каждое воскресенье приходим обратно с тяжелыми сумками трофеев. И так уже много лет. Вопрос в том, что, по его предположениям, происходит в лесах вокруг нашего дистрикта? Не думаю, что за нами кто-то следил. Или все-таки?.. Нет, исключено. А камеры? Эта мысль почему-то впервые приходит мне в голову. До сих пор лес был тайным убежищем, недоступным для капитолийцев, местом, где мы могли быть самими собой, говорить, что хотим… Я имею в виду, до Голодных игр. Если слежка тянется с тех самых пор, то что эти люди успели увидеть? Двух охотников, ведущих опасные разговоры о Капитолии, — да, пожалуй. Но не любовников, как намекает Сноу. Тут мы чисты. Разве только… разве что…

Это случилось лишь однажды. Быстро, внезапно, как гром среди ясного неба, — и все же случилось.

Вернувшись с Голодных игр, я несколько недель не могла увидеться с Гейлом наедине. Сначала мешали разные обязательные для посещения торжества. Банкет победителей, куда приглашали только высокопоставленных чиновников. Праздник для целого дистрикта, с бесплатной едой и развлечениями — все за счет Капитолия. День пакетов — первый из двенадцати, когда обитателям дистрикта раздают пайки. Вот это мне по душе: наблюдать, как вокруг веселятся вечно голодные дети Шлака, прижимая к себе пакетики с яблочным соком, мясные консервы и даже сласти. Знать, что дома их ожидают мешки зерна и бутыли с маслом. И что теперь целый год, раз в месяц, все будут получать угощение. В такие минуты я даже рада быть победительницей в Голодных играх.

В общем, сплошные праздники и церемонии; репортеры следили за каждым шагом, а я сидела на почетном месте и целовала Пита на публике, почти не надеясь, что нас оставят в покое. Но вот понемногу страсти утихли; телевизионщики с журналистами, собрав чемоданы, отправились восвояси, а между мной и Питом снова установились прохладные отношения. Наша семья поселилась в Деревне победителей. В дистрикте возобновилась привычная жизнь: рабочие по утрам отправлялись на рудники, а детишки — в школы. Я дождалась, пока все окончательно не уляжется, и как-то раз в воскресенье, никому не сказав, ушла в лес еще до рассвета.

Холода еще не наступили, поэтому я обошлась без куртки. Взяла с собой сумку с припасами: холодная курица, сыр, апельсины, хлеб из пекарни. Как обычно, ограждение было не под током, и мне удалось проскользнуть в дыру. Отыскав свои лук и стрелы, я зашагала прямиком на то место, где мы с Гейлом делили завтрак в то утро, когда меня поглотила Жатва.

Ждать пришлось два часа. Я уже начала волноваться: вдруг он потерял надежду за недели, миновавшие после Голодных игр. Или забыл обо мне. А то и возненавидел. Утратить лучшего друга, единственного на свете человека, с которым можно делиться секретами… Нет, это слишком ужасно. Вмиг набежали слезы, а горло мучительно стало сжиматься — так бывает, когда очень плохо.