Андрей Мороз - Мгла [СИ]

Была, не была! Захожу в меню характеристик и загоняю единичку в интеллект. Ну?

…Славливаю мощнейший «приход» непередаваемого кайфа! «Плыву», но все же остаюсь в ясном сознании. Бинго! Вот оно!

«Вы — первым на планете достигли суммарного уровня всех очков характеристик — 200.

Награда: + 30 свободных очков характеристик. Пунктов репутации: + 30»

Е-е! Вот оно! Я сделал это! Первый! Успел! А демиурги — просто красавчики! Цельных 30 очей с барского плеча пожаловали!

Вот и ладненько, но ликовать и продолжать эволюционировать — позже буду. Сейчас дел полно. А ощущения, конечно, интересные. Вот допинг, так допинг! Мощь и восторг! Сейчас: хоть на беговую дорожку, хоть на ринг — всех соперников уделал бы не глядя.

— Ну что, банда, все нормально приподнялись?

— Да, босс! — откликается Шептун, — а ты, похоже, куда-то от нас улетал?

— Да, есть немного. Об этом после. Пошли уже малолеток вызволять.

…Детдомовцы, щурясь выбираются из подвального темного и затхлого небытия на белый свет, малость припахивающий кровью и мочой. Старшие, несмотря на обезьяньи восторженные прыжки Данилы и ужимки с обниманиями, очень напряжены и настороженны. Взгляда не поднимают. Лишь некоторые из-под опущенных ресниц, изредка тревожно по нам глазюками постреливают. Одни девчоночки! Кулаки, непроизвольно стискиваются, чуть не до хруста! Грязные дорожки высохших слез. Блеклые и снулые, безучастные глаза выброшенных на берег рыб. Осунувшиеся бескровные лица. Отойдут? Отойдут, наверное. Если предоставить им на то — время и возможность.

Малышня тоже испугана, но в силу возраста более доверчива. Отходящие от тьмы, широко распахнутые глаза — прозрачны и полны наивной надеждой. Пластичность детской психики выше и потому позволяет соплякам быстрее перестраивать их внутреннее восприятие окружающего мира, под происходящие изменения. Пришли хорошие и убили плохих! И всё! Всё просто. Однако сейчас — даже самые мелкие шлепают по коридору без обязательного неразборчивого птичьего галдежа, присущего подобным коллективам.

Да уж — вот ведь свалилось на наши головы, нежданное и нечаянное! Видал бы я такое счастье! На мачете вертел!

Вместе с детьми и подростками из подвала поднимаются две женщины: ветхая, как черепаха Тортилла, неуклюже скособоченная кряхтящая полная старуха и относительно молодая — лет тридцати, бледная серая мышь с чёрными полукружьями под испуганными загнанными козьими глазами. Обе смотрят на нас как на богов: с благодарностью, надеждой, радостью от того, что кошмар, наконец закончился и затаенной в глубине тревогой: а ну как, герои — спасители сейчас вежливо попрощаются и уйдут в неведомые дали? Исчезнут, вновь оставив их одних. С детьми и неразрешимыми проблемами. Один на один с пугающей реальностью.

Та, что помоложе — безошибочно вычисляет во мне главного и дисциплинированно начинает докладывать. Порывается начать с детального рассказа обо всем произошедшем, но я её притормаживаю. Тут и так всё предельно ясно: пришли, убили всех — кого посчитали опасным, да и закуражили в инфернальном карнавале. Демоны! Воспитательницу — старуху и врача, которым оказалась говорящая со мной тонкоголосая писклявая мышица, оставили в живых. Из сугубо практических соображений. Чтобы детский рев из подвала не доставал. Не мешал отдыху. А то ведь притомились упырьки, подустали и пресытились кровушкой. К тому же, самцовое звериное естество — неудержимо влекли юные девичьи тела, в изобилии имеющиеся здесь. Гуляй, рванина — бери кого хочешь! На кого голодный сучий глаз упал — ту и загибай, где поймал! Вот и отложили дальнейшую резню, скорее всего — на потом, выродки.

Докторша — мышь, пытается доложить о количестве убитых и оставшихся в живых, но резковатым жестом снова прерываю её: убитых не воскресить, а о живых мне демиурги и без неё уже сообщили. О-хо-хошеньки! Восемнадцать ртов мелюзги, четырнадцать головеночек девочек — подростков, да вас с «Тортиллой» двое. Ну и Данька — отважное сердце, само собой. И что же нам теперь с вами делать, прикажете? Ох, и тяжела ты — шапка Мономаха! Гребанный Экзюпери, мать его так!

Отдаю команду воспитателю и медработнику: детей, прежде всего — накормить. А к тому времени, когда они поедят — мы уже очистим помещения от трупов. Интересуюсь наличием продуктов. Когда узнаю, что: «их не очень много, но на неделю должно хватить…», мысленно прощаю местному завхозу — несмазанные, скрипучие двери. Дети и их попечительницы, согласно распоряжению, временно размещаются в просторном помещении столовой.

Шептун подводит наконец-то переставшего трястись, дрищеватого Черу.

— Никто из детей на этого пассажира не кивнул, командир. Что с ним делать будем? Отпускаем?

— Погоди пока! Да не колотись ты так! Сказал — отпущу. Значит так: сейчас вытаскиваешь жмуров из дома, ищешь овраг какой, там их прикапываешь и можешь валить отсюда — куда глаза глядят. Кстати, а куда вы дели тела детей, которых… твои подельники убили?

— Они там — во дворе. Я всех в гараже сложил. Я хотел их похоронить, как положено, но не успел бы. Работы много было и лошадей еще надо было как-то пристроить. Детишки же уже мертвые, им все равно, я бы их потом похоронил, а лошади живые — им уход нужен…

Он виновато хлюпает носом.

— Какие лошади? Где? — одновременно делаем стойку мы с художником.

— Здесь, в сарае стоят. Я их там определил. Две лошадки и телеги для груза.

— Откуда они у вас? — спрашиваю для порядка. Ответ заранее ясен.

— Когда из зоны вышли — в поселок пошли. Там и взяли.

— Про хозяев можно не спрашивать, правильно понимаю?

Еще более понуро кивает головой.

— Да, навертели вы дел! Слышь Чера, а чё ты от них не свалил? Тебе же самому с ними не весело было. Глумились над тобой — как хотели, унижали. Стриптиз вон исполнял. Да и синий ты весь от звездюлей — я видел. Чего не подорвал-то от них?

— Боялся. Вдруг догонят. Да и куда теперь бежать?

… Ну что тут говорить? Абсолютно сломанный человек. Безнадежен. Так и помрет червяком. Бандерлог закошмаренный.

— Ладно, пошли лошадей посмотрим. Потом трупы за территорию оттащишь и можешь быть свободен.

— … А может, мне можно будет остаться? Я при лошадях могу быть. Я и спать там буду. И за ними ухаживать. Я всё умею.

— Чего? — недоуменно вылупился на паренька Шептун, — мы же тебя только десять минут назад — завалить хотели, чудак!

— Мне идти некуда. А вы могли завалить, но ведь не стали. Разобрались. По-справедливости. Позвольте остаться — я всё умею делать. Я работать буду. Все что скажете, буду делать. И с лошадьми управляться умею. И обиходить и запрячь и править могу.

Мы с художником переглядываемся.

— Хм. Что ж — оставайся, если вот этот суровый дядька не против, — резюмирую я.