Галина Романова - Возвращение немого [CИ]

Улыбаясь своим мыслям, старая Хозяйка вышла из домика, на ходу набрасывая на плечи плащ и закалывая его пряжкой у горла. Она взяла с собой совсем немного магических амулетов — на всякий случай — ибо не знала, насколько опасен демон и как с ним бороться.

В зрительном зале нарастало напряжение. Миновало уже несколько минут, а занавес все оставался опущен. Не звучала музыка, не гасли свечи вдоль рампы. Лишь время от времени из-за кулис раздавались шепотки, быстрый топоток легких ног, другие звуки. Там что-то происходило, и зрители — особенно зрительницы — терялись в догадках.

— Почему не начинают? — шепотом переговаривались дамы. — Мы уже собрались!

— Эти артисты слишком много о себе возомнили! Они считают, что могут заставлять себя ждать!

— Ах, скорее бы начало! Мне так не терпится увидеть Лейра!

— Да, он мил. Помните, как он сыграл Призрака в «Сердце на двоих»? У меня самой чуть сердце не остановилось, когда он преподнес Ей засохшую розу? Это было чудесно!

— Не случилось ли чего-нибудь? — леди привстала. — Кто-нибудь, поторопите их!

И в этот момент заиграла музыка.

Демон тяжело перевел дух. Первый голод отнюдь не был утолен. Хотелось еще — и побольше. Но где искать?

… Что это там? Души? Много вкусных душ! Много эмоций и чувств, которые придают душам особый вкус и аромат. Их так много в одном месте… можно наесться до отвала. Он станет большим, сильным и тогда…

Демон тихо направился на «запах».

Пьеса называлась «Спящий бог». И открывалась она диалогом двух жриц в старинном храме — старшая описывала молодой подруге их божество, которому девушка теперь должна служить до конца своих дней. Обе — на сцену вышли Ниэль и Соэль — волновались, стоя почти у самого края рампы и время от времени бросали взгляды в глубину сцены, где часть её была закрыта до поры тонким полотном.

— Ах, его образ, раз увидев, навеки в сердце оставляешь, — говорила старшая жрица. — Так дивен он! И так прекрасен! А взор его — тоска и нега!

— Мечтаю тоже я увидеть, — подхватила младшая, — того, кто похищает душу. Того, о ком томится сердце, о ком вздыхаю ночью темной…

— О, этот облик бесподобен, — её партнёрша бросила взгляд через плечо, на занавес. — Увидишь раз — и будет сниться до часа смертного тебе… Но он до времени сокрыт. Его увидеть — надо чтобы достойна ты была удачи! Не всем наш бог являет лик прекрасный и ужасный вкупе!

— Готова я для испытанья! — младшая жрица упала на колени. — Хоть сердце выньте из груди — оно вскричит: «Хочу увидеть!» И умереть…

Обе актрисы с тревогой покосились на кулисы. Лейр опаздывал на представленье, начинать пришлось на несколько минут позже, без него. Раэна и Кайр затянули вступление, сколько могли, да и Ниэль и Соэль пришлось нарочно делать паузы и импровизировать на ходу. Одно дело — переписывать пьесу и накануне ночью учить новые слова. И совсем другое — импровизировать на сцене, толком не зная, что говорить и делать дальше. И всё потому, что один из актёров неожиданно пропал.

Лёгкий шорох за занавеской мог и померещиться. Тонкая ткань была достаточно плотной, чтобы сквозь неё ничего нельзя было увидеть. Но Ниэль наклонилась над коленопреклоненной дочерью:

— Не торопи к себе, подруга, смерть! Возможно, счастье близко — стоит руку протянуть, и ты его обрящешь!

Обе актрисы с волнением и тревогой обернулись на занавес. Обе надеялись и боялись увидеть то, что скрыто за ним. Но рука притаившейся за сценой Таши дернула шнурок — и полотно взмыло ввысь, открывая пьедестал, на котором в томной позе, опершись на локоть и склонив голову набок, возлежал юноша. Обтягивающее трико телесного цвета так облегало его фигуру, что казалось, будто видны все мышцы.

Зрительный зал — особенно его женская половина — разразился восхищенным вздохом обожания. В этом хоре потонули два радостных крика актрис — Лейр успел! Он здесь! Правда, юноша не успел наложить на лицо толстый слой грима — ведь он должен был изображать мраморную статую! — лишь чуть припудрил лоб и щеки, да подвёл глаза. Но всё остальное было безупречно — поза, взгляд, выражение лица.

— Глазам не верю! — вскрикнула Соэль. — Он вернулся!

Мать предупреждающе сжала дочери руку — все восторги потом. Сейчас им надо доиграть спектакль. И девушка, опомнившись, встала с колен и, пошатываясь, в волнении, приблизилась к статуе, склоняясь перед нею. Молодой актрисе не приходилось даже играть — она действительно была взволнована. И, опустившись на колени, пытливо заглянула в лицо Лейра.

— Где ты был? — прозвучал её быстрый шепоток. — У… у той дамы?

Припудренное лицо не дрогнуло, лишь зрачки качнулись туда-сюда: «Нет!»

— Потом… Ты все расскажешь потом.

Зрачки качнулись вверх-вниз: «Да!»

Спектакль возобновился. Изображая статую божества, у подножия которого разворачивалось действо, Лейр большую часть времени был вынужден сохранять полную неподвижность, лишь в конце, в самом последнем акте, в сцене жертвоприношения, обретая подобие жизни. Он почти не слушал страстных монологов влюбленной в божество молодой жрицы, не вникал в диалоги остальных служителей. Ему не было дело до интриг. Он сидел неподвижно, ждал условного знака…

И не мог не почувствовать чужое присутствие.

Сначала он не понял, как это называть. Какая-то неосознанная тревога, ожидание, нетерпение, предчувствие… Кто-то есть… очень близко… рядом…Но где?

Шевельнуться было нельзя вплоть до последней сцены, когда, тронутый любовью юной жрицы, бог оживает, чтобы предотвратить жертвоприношение и спасает девушку от участи быть убитой во славу его. Он не имел права даже повернуть голову, и лишь краем глаза замечал движение на сцене.

Нет, не на сцене… рядом. В зале?

Медленно, очень медленно, так, чтобы не заподозрили даже свои, актёры, он стал поворачивать голову. Никто не должен раньше времени догадаться, что он что-то заметил. Представление не должно прерваться. Зрители не должны…

Зрители! Пользуясь тем, что прядь волос упала на глаз, и под ними из зала не видно, как движется зрачок, Лейр скосил глаза на погруженный в темноту зрительный зал. Там!

Демон переступил порог и невольно замер, водя головой в разные стороны. Сколько тут было душ! Вкусных сладких душ! Ошеломленный изобилием, он невольно растерялся. Опыта выбирать не имелось никакого, и он, справившись с первым потрясением, шагнул к ближайшей.

Мастерица, ускользнувшая от своей госпожи, чтобы лишний раз полюбоваться на красивого актера, тихо ойкнула, когда жесткая рука схватила ее за плечо. Женщина в изумлении обернулась — и тут незнакомец прильнул к ней губами. Она почувствовала холод поцелуя. Миг — и сердце пронзила острая боль. Мастерица глухо вскрикнула, но её крик был заглушен прикосновением губ. Последний стон… последний вздох…