Владимир Атомный - Ингви фон Крузенштерн [litres]

Лечение больного места далось предельным напряжением сил. Когда все закончилось, я упал там же, где стоял.

– Дышит, кажись, – прорвался голос. – Но грязный какой, словно свин. Одежда порванная, расцарапанный… Упился поди вчера.

– Калдырь! – заключил другой голос.

– А ведь юный еще, но синяк, – ввернул первый.

– Да-а… овладел им змей. Хорошо хоть я не пью.

– А ну врать-то! – возмутился первый. – Кто давеча выхлебал пива, три во-о-от таких кружки?!

– Вот заливаешь… Они маленькие были, считай на несколько глотков.

– Харя ты! Так чего брешешь?

– Я на свои не пью, а ежели угощают, то грешно отказываться.

Удалось продрать глаза. Перевернулся и глянул на спорщиков, увлекшихся так, что даже не замечают меня.

Наконец, мужики обратили внимание.

– Ну! Не стыдно тебе, пьяница? – спросил тот, что слева – постарше, русоволосый и русобородый.

– Не помню, батенька. Вроде не пил много, а все в тумане.

– Да, поди, брага перебродила, – авторитетно заявил правый.

– Не-ет, – выпятил губу первый, – от браги голова только болит сильнее, а тут, может, он кальяну надышался? Было такое.

– Да какой тебе кальян, дурья ты башка, – возмутился второй, – он выше медяка монет не видал. Вот те зуб.

– Тады не знаю, – насупился первый. – Слышь, парень, иди-ка ты во-о-он в тот дом. Жене моей, Машке, скажи, пусть супом накормит и пирогом. Может, вспомнишь. И помойся – весь в крови и грязи. А нам работать надобно.

Я поблагодарил и припустил к дому. Есть действительно хочется сильно.

Тетя Маша оказалась дородной женщиной, с удивительной ловкостью для своих объемов. Хата полна детьми разных возрастов, тут же принявшимися меня высмеивать и допытывать, пока не получили подзатыльников.

– Игореша, ты хоть и грязный, как свинтус, но не из простых будешь, – произнесла с теплой улыбкой она и навернула ложку меда. Рядом дымится чашка с чаем.

– С чего бы? – внимательно глянул я, продолжая уминать суп.

– А по лику видно. Думаешь, я рож нашенских, деревенских не видывала? Очень на родовитого смахиваешь. Пусть и расцарапанный, как котяра.

– Может, мне тогда куда-нибудь заявиться, да потребовать надел и душ на нем? – со смехом спросил я.

– Ах ты, шутник. Дам тебе сейчас!

– А вдруг дадут, – пуще прежнего смеюсь я.

– Или высекут, да так, что потом на всю жизнь запомнишь.

– Это да. Тогда не буду.

– А ты, Игореша, с города? В порту работаешь? – спросила тетя Маша и подставила мне огромный кусок пирога.

– Спасибо! Да, грузим, таскаем, чиним.

– Умничка. А родня твоя где?

– А мы с братьями, на заработках. Сами из Смородиновки – это деревня под Москвой.

– И так далеко приехали?! – схватилась она за лицо.

– Да взбаламутил нас один прохожий. Мол, в Колывани нынче денег двойную плату дают. Еще и берут всех, потому что корабли строят, один за другим. Ну мы и рванули.

– А теперь что? – взволнованно спросила она и снова запустила ложку меда в рот.

– А бог его знает, теть Маш, – картинно закручинился я. – Сейчас деньги копим, чтобы назад уехать. Только не хочется с пустыми руками. Надо хоть заморского чего привезти. Так и живем.

– Ай-ай-ай! – искренне переживает она, что мне стыдно стало за вранье. – Ну, удачи вам. Если что, то уж за обедом можете в гости прийти – накормлю.

Я как раз доел. Смахнул крошки в ладонь, кинул в рот и склонился.

– Сердечная вам благодарность, теть Маша! Туго будет, придем. Пусть боги пошлют вам, детям и родным здоровья и богатства.

Она растрогалась, да и заключила в объятья. Душистая и сдобная, словно большой теплый кулич. Немного напомнила мою маму, но все же Елизавета была очень близка к северному типу по характеру. То, что они сошлись с отцом, говорило об этом. Порой могло казаться, что ей вообще никто не нужен, такая самодостаточная и холодная. Но, конечно, это не так. Было. Я вдруг всхлипнул.

– Ой, ну ты чего?! – отстранилась тетя Маша.

– Да ничего… – отвернулся я, утирая слезы. – Дом вспомнил просто.

– Игореша, родной! – притянула она обратно. – Ну, ничего, ничего… все образуется. Вернешься.

– Спасибо, – буркнул я ей в плечо.

Вскоре уже вышагивал в сторону Колывани, насвистывая что-то неопределенное. Забавы ради подбираю камни с узкой проселочной дороги и швыряю, стараясь попасть в далекие кусты. Каждый раз в цель. Только сейчас начинаю понимать, сколько полезного вложил в меня отец за время тренировок. В груди даже трепещет чувство, что если не буду ошибаться, то смогу стать очень сильным, очень богатым и влиятельным. Таким, что легенды начнут слагать про великого Ингви из славного рода Крузенштернов. Тогда я сброшу маску и поведу в бой великую силу, чтобы пройти Британские острова из конца в конец, выжигая заразу некромантии везде, где встречу.

Идти не долго, но и не близко. Вышгорода даже не видно – так успел наблудить за ночь. Мысли стали возвращаться к важным повседневным делам. До турнира остался день, – и ночь по существу, ибо гармонизировать эфирную сетку лучше в это время суток, – то есть нужно успеть, как можно больше вылечить, хотя бы основных проблемных мест. По мелочи же можно ходить и ходить, да хоть в тот сарай, стоящий рядом с колодцем. Вода ушла, потому что место было испорчено, если так можно выразиться. Когда где-то происходит любое насилие, то эфир реагирует на это. Именно поэтому в городах, где концентрация плохих событий самая высокая, эфирные уплотнения не формируются. Там просто фон, причем несколько ослабленный.

Сарай старый, служил для временного хранения урожая и складирования инструмента. Но сейчас поля все еще заброшены – с войны прошло мало лет, чтобы Колывань снова зацвела, тем паче что была очень строгой крепостью.

Чувствую, как фонит это место. Даже странно. Колодец пересох давно, а фон идет такой, словно тут жертвоприношения совершаются каждый день. Я свернул с дороги к нему. В груди шевельнулась тревога.

Почти тут же уловил крик. Глухой. Девичий.

Ноги сами перешли на бег, уже боевой, мягкий. По жилам потек металл напряжения и готовности сражаться. Я опустил на себя купол, изолирующий звуки.

Стоило приблизиться к сараю, как стали слышны сдавленные стоны. Мощные створки оказались запертыми, а другого входа, кроме узких окон сверху, нет.

Я качнул силу, сформировав плуг. Крепкие сосновые доски громко затрещали и разлетелись в стороны, словно бы великан пнул.

Не дожидаясь, пока мелкая труха осядет, я рванул вперед. Жаль, что не могу пока вызвать тотем рыси, а то прыжок бы вышел более мощным.

Я только фокусировал зрение, как в грудь прилетел огненный шар. С большим трудом вызвал щит. Рубаху прожгло, а кожа резко покраснела. Меня отбросило ко входу.

Сверху возникла огненная плеть. С болью в жилах рванулся в сторону. Тут же снова прыжок с кувырком – воздушная плеть хлестнула бок.