Сергей Извольский - Молодые Боги [СИ]

- Строптива? – ткнул пальцем в след от хлыста сенатор – я услышал, как Катя вскрикнула от боли.

- Но обучаема. Девственна, красива… ты не прогадаешь с покупкой, мой господин.

- Девственна? Ну, в постели от нее толку никакого, - фыркнул сенатор.

- Ей всего шестнадцать лет, мой господин, - поклонился Павел, - и у нее может здесь и сейчас появиться хороший учитель.

Торговец соврал – Кате было восемнадцать, она сама мне об этом говорила. Сенатор между тем задумчиво хмыкнул – его крупное лицо расплылось в довольной гримасе – грубая лесть не прошла даром.

- Полтора миллиона.

- Мой господин….

- И моя благосклонность.

- Мой господин, три миллиона – цена лишь для тебя. Если ты откажешься от такого сокровища, сошедшей с небес дочери богини, я продам ее за пять. Это же бриллиант чистой воды – ему вовсе не требуется огранка! Людям, чья благосклонность мне безразлична, в отличие от твоей, мой господин, я выставлю шесть, семь миллионов!

Закончив прочувственную тираду, торговец склонился в низком поклоне.

Мне было видно, как подрагивают плечи Кати – она по-прежнему послушно стояла, расправив плечи, беззвучно всхлипывая от унижения.

- По рукам, - после долгой паузы хлопнул себя по бедру сенатор, - неси бумаги.

Пока работорговец и сенатор подписывали договор, несколько рабов в туниках с красным орлом подбежали к Кате. Набросив на ее плечи накидку, они повели ее прочь со двора. Девушка шла, низко опустив голову - на лице были написаны страх и отчаяние. Когда Катя оказалось совсем рядом, я рванулся, пытаясь привлечь ее внимание – но надсмотрщик как чувствовал – сжал свою лапищу с такой силой, что у меня потемнело в глазах. На некоторое время я, видимо, потерял сознание – когда очнулся, Кати поблизости уже не было. Зато надо мной стояли ненавистные сенатор и работорговец.

- И этот тоже аркадианец? – удивленно воззрился сенатор на мое лицо.

Павел вместо ответа изобразил короткий поклон.

- Да ты татарин настоящий! Где ты только берешь таких рабов?

- Я не знаю, кто такие татары, мой господин, но видимо это очень достойные люди, и я благодарен тебе за похвалу, - ушел от ответа Павел, вновь дополнив слова поклоном. – Желаешь посмотреть этого юношу ближе?

Сенатор, не обращая внимания на работорговца, шагнул вперед и – так же, как и Катю недавно, бесцеремонно схватил меня сухой рукой за подбородок. Я желал сейчас броситься вперед, вцепиться ему зубами в горло, бить до тех пор, пока он не перестанет дышать – но крепкая лапа надсмотрщика крепко держала меня. Если бы взглядом можно было бы убивать…

- Гляди-ка, вылитый Антиной, - пробормотал сенатор, - да ты можешь получить за него еще больше, чем за девчонку!

- Желаешь его приобрести, мой господин?

- Павел, ты же знаешь, что мне не нравятся мальчики, - хохотнул сенатор. – К тому же ты и так ограбил меня сегодня.

- Ты приобрел само совершенство, мой господин, - произнес Павел.

- Сообщишь, как появится еще что-нибудь интересное, - не прощаясь, сенатор двинулся прочь – глухо загремев сочленениями доспехов и оружием, преторианцы двинулись за ним – двое еще пробежали вперед, обгоняя господина и держа наготове щиты.

- Гай Юлий Орлов всегда первый и желанный гость в моей скромной латифундии, - подобострастно крикнул вслед сенатору Павел. Но когда работорговец развернулся, на его крупном, заплывшем жиром лице, появилось совсем другое – хищное выражение. Никакого подобострастия и почтения в помине больше не было.

- Еще не заклеймил? – поинтересовался Павел у надсмотрщика.

- Гармунд ждал господина, - низким и хриплым голосом ответил тот.

- Все верно, столь красивое лицо портить не с руки, - кивнул работорговец. – Держи его.

Гармунд легко приподнял меня, подтащив к жаровне и надавив, заставил наклонить голову. Раздалось шипение, запахло горелым мясом, а я закричал от невыносимой боли, когда торговец приставил и надавил на металлический шест, выжигая мне клеймо на шее, чуть ниже уха – а не на щеках, как у остальных рабов. Подержав несколько секунд раскалённое железо, прижатое к моей коже, Павел отбросил прут обратно в жаровню.

Склонившись в цепком захвате надсмотрщика, я беззвучно плакал.

Ведь я понимал, что такое Палатинский холм, латифундия, тога, туника, знал даже кто такой Антиной – и, содрогнувшись от отвращения, только сейчас осознал истинный смысл слов сенатора.

Я много чего знал. Но что теперь стоили выигранные городские и региональные олимпиады, знание античной истории, широкий кругозор, президентская стипендия и губернаторский грант? Какая цена всем моим знания в положении безымянного раба, если я даже не могу защитить свою девушку, которую увел в рабство этот сенатор?

Неожиданно, отвлекая меня от безумного мельтешения мыслей, в воздухе прямо перед глазами материализовалась объемная надпись:

«Поздравляем с изменением социального статуса!»

«Вы теперь - раб Павла из Лаэрты!»

Гармунд щелкнул кнутом, и расположившиеся на траве невольники суетливо вскочили на ноги. На меня уже успели надеть рабский ошейник и пропустили веревку через кольцо – я оказался самым последним в веренице. Щелчок кнута – и вся группа невольников направилась прочь из сада. Я двигался следом за всеми и ошарашенно мотал головой не понимая, что произошло – буквы как появились, так почти сразу растаяли в воздухе. Или мне это показалось? Видел же, как наяву! Или все же галлюцинация?

Покинув усадьбу через распахнутые согбенным привратником ворота, наша вереница вышла на грунтовую дорогу. Подгоняемые надсмотрщиками, мы двинулись нестройным шагом навстречу судьбе. Вокруг были покрытые желтой, выжженной солнцем травой холмы, разбавленные яркими зелеными пятнами тенистых рощ. Извилистая дорога, непривычно узкая – скорее даже широкая тропа, вела нас среди пологих склонов – лишь единожды в просвете я увидел вдали лазурную гладь моря.

Если сенатор Орлов – при мысли о нем я скрипнул зубами от бессильной ярости, говорил всерьез о Палатинском холме, значит это, весьма вероятно, Италия. Пейзаж, по крайней мере, соответствует - типичный для севера средиземноморья.

Куда все же меня занесло? А может я сплю? Или брежу?

Впрочем, мысли о том, что я не в себе, через некоторое время были опровергнуты тяжелой усталостью и саднящей болью в сбитых ногах – шли мы уже больше часа, а поднимающееся солнце жарило все сильнее. Вскоре вышли на мощеный брусчаткой тракт. Здесь мое внимание привлекла скрипящая, валко перекатывающаяся на неровностях дороги охраняемая повозка с клеткой – внутри находились явно опасные для общества личности. Один из них - обычный вроде, но с бугрящимися под кожей жгутами мышц, пристально посмотрел на меня. Глаза у него были желтые, змеиные.