Александр Ульянов - Годы гроз (СИ)

Загремел в скважине ключ, завыли несмазанные петли. Ромашка вошел и поставил помытое ведро.

— Спасибо, друг, — Корр протянул ему вылизанную миску.

— Воду выпил?

— Еще немного.

Хотелось бы не выпивать все сразу, но тюремщик наотрез отказывался оставлять кувшин. Ясно, почему — его можно разбить и из осколков сделать нож.

— Можешь еще кое-что передать леди Дульф?

Ромашка надул губы.

— Знаешь, Коррин, не могу. Я и так опасаюсь к ней ходить. Если кто увидит, сразу поймет, о чем мы говорим.

— Да брось. О нашей с ней связи никто не знает. Мало ли о чем вы говорите.

— И все равно. Да и не по закону это. Знаешь, кто сейчас руководит стражей дворца, а значит, и мной? Один из Королевских Щитов! Он сразу доложит королю, и меня посадят рядом с тобой!

— Не посадят. Я лично знаю короля — он не такой жестокий. Может, тебя высекут разок, и все.

— Еще чего не хватало! Ты допил?

— Почти, — Корр приложился к кувшину, хотя там осталась только пара капель. — Ну пожалуйста, друг. Скажи, я попросил заплатить тебе вдвое.

— Я не ради денег, понятно?! — возмутился тюремщик. — Просто мне тебя жалко, вот и все.

— Конечно, прости, — Коррин протянул ему кувшин. — Ну так что? Просто передай одну фразу. Пожалуйста.

Ромашка для виду недовольно поморщился и кивнул.

— Скажи, что я очень хочу выполнить обещание, данное тогда на озере. И как можно скорее.

— Что это значит? — нахмурился толстяк.

— Это личное, — как бы мечтательно улыбнулся Коррин. — Она поймет.

«Я обещал тогда, что мы прокатимся снова. Слеза не замерзает из-за соли — так что мы сможем это сделать».

— М-да, — сказал Ромашка, уходя. — Любовь у вас, похоже, настоящая.

Раздался скрип, и настала темнота.

«Настоящая любовь? Не знаю. Но я ведь думаю о Ритте? О ее теле, и поцелуях. Я вспоминаю даже ее запах. И она заботится обо мне, и если поймет, что я имел в виду насчет обещания, и все сделает… Может, и вправду любовь».

* * *

Несколько дней спустя опять пришел Ромашка. Он, как обычно, принес миску каши и кувшин с водой.

— Ты передал леди Дульф мое послание?

— Передал, — буркнул тюремщик.

— А она что?

— Ничего. Выслушала.

— Давно это было?

— Вчера.

— Хорошо. Спасибо огромное, — Коррин принялся за кашу, стараясь не показать своего волнения.

«Вчера. Интересно, Ритта поняла, о чем речь? Нашла ли лодку?»

— Я тут подумал, — сказал Ромашка. — Надо бы тебе солому поменять.

— Что? — Коррин, задумавшись, не расслышал.

— Я говорю, соломы свежей принес. Давай поменяем.

Корр проглотил кашу и уставился на тюремщика. Если сейчас он начнет менять солому, то найдет кистень. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Не стоит. Я ценю твою доброту, но…

— Да брось, ты чего? — улыбнулся пухляк. — Все равно раз в год положено менять. Мне не трудно. Давай, вставай.

— Ну ладно, — Корр пальцами сгреб последнюю кашу и поднялся. — А где солома-то?

— Да тут, за дверью.

Ромашка забрал пустую миску и вышел в коридор. Раздался хруст сухой соломы.

От волнения Коррин похолодел. Онемевшими пальцами он вытащил из-под лежака кистень и сунул кулак в петлю. Другой рукой загреб цементную пыль. Желудок заныл как будто от голода — привычное чувство.

— Ну вот.

Пухляк зашел с огромной охапкой соломы, так что ничего не видел перед собой. Он положил солому на пол и разогнулся. При виде Коррина его лицо вытянулось.

— Ты чего это…

— Прости!

Пыль ударилась в лицо тюремщика, ослепив его. Ромашка отступил, жмурясь и кашляя, и одновременно срывая с пояса дубинку. Коррин бросился вперед и ударил кистенем. Раздался хруст — кусок кирпича раскололся, а Ромашка рухнул в коридор, спиной распахнув тяжелую дверь. Факел покатился по полу и остановился у охапки соломы.

Коррин прыгнул и вырвал дубинку из безвольных рук. Пухляк не шевелился, по белым волосам потекла темная кровь — но Корр ударил его еще раз. Чтобы наверняка.

— Прости, — шептал он, затаскивая тяжелое тело в камеру. — Прости, прости.

Он стянул с Ромашки пояс, забрал с него связку ключей и затянул тюремщику руки. Тканью от кистеня замотал ему рот. Снял бобровый плащ и накинул на себя. Вышел и запер скрипучую дверь, оставляя Ромашку одного в темноте.

— Прости, — сказал он, поднимая факел. Солома уже занялась, к потолку поднимался едкий дымок. — Прости меня.

Коррин бросился по коридору, которой полого уходил вверх. Куда бежать?! Попробовать найти камеру Гиральда? Времени нет — Ромашка может скоро очнуться и поднять тревогу.

Наверх, наверх! Надо добраться до покоев Ритты!

Коррин быстро шагал вперед, тяжело дыша. Ноги стали ватными, голова кружилась, ладони вспотели. Свет факела вытаскивал из темноты сырые стены и двери камер — ржавые, тяжелые, хранящие за собой неведомых узников или страшную пустоту. Когда Коррин проходил мимо одной из них, то услышал тихий скулящий плач.

— Сестра, — проныл невидимый заключенный. — Сестрица.

Голос показался знакомым, но Корр направился дальше. Сердце колотилось, как барабан, чувство вины тянуло назад. Но поздно! Ромашка валяется без сознания, а Коррин теперь — не просто узник, а беглец. За такое снимают голову без суда.

От этой мысли перехватило дыхание. Все, пути назад больше нет. Побег или смерть.

Темницы оказались гораздо больше, чем думал Коррин. Несколько раз повернув, он вдруг обнаружил, что коридор начинает спускаться вниз. Двери пропали, кирпич сменил цвет с серого на желтоватый.

«Проклятье, — подумал Корр, и по коже побежали мурашки. — Я забрел в древние подземелья».

Вскоре догадка подтвердилась — он уперся в относительно свежую, грубую кладку. На полу валялось насквозь проржавевшее корыто, в котором остались засохшие следы цемента, рядом согнулся, как старец, полупустой мешок с песком. Казалось, будто коридор замуровывали в спешке, спасаясь от зла, идущего из глубин.

Коррин протянул руку к потолку, и затем коснулся пальцами лба и сердца. Он развернулся и пошел было прочь, когда его остановил ритмичный стук.

Тик-тик-тик.

Звук был таким, словно где-то далеко кирка стучит по камню. Ничего угрожающего в этом звуке не было. Но он повторился, снова и снова, и спутанные волосы Коррина встали дыбом.

Он повернулся, чтобы увидеть, как стена превращается в туман. Пустота появилась в середине кладки, и затем поползла вверх и вниз. Словно распахнулась каменная пасть, за которой начиналась бездонная черная глотка. И на входе в нее Коррина ждало существо, от вида которого сердце наполнилось ледяной водой.

Плоское, как у тритона, тело уходило в темноту и казалось бесконечным. Неведомое множество лап цеплялось за стены и потолок, кривыми пальцами вгрызаясь в камень, как во влажную землю. Высокая ребристая шея завершалась вытянутой головой, напоминающей человеческую. Острые раковины ушей торчали по бокам, желтые глаза над впадиной, что была вместо носа, уставились на Коррина. Острый подбородок переделяла глубокая вертикальная черта — возможно, это был рот чудовища.