Александр Ульянов - Годы гроз (СИ)

Спина старухи мелькнула впереди. Сплюнул и решил залезть на кедр, чтоб оглядеться. Когда добрался до вершины, обомлел — вокруг, куда ни глянь, был лес. Далеко-далеко справа блестели железные изгибы Тиира. Дримгард укрылся за холмами.

А впереди на небе темнело пятно, как будто там застыло огромное черное солнце. Оглан слышал о крае, где всегда царил мрак — и обычный, и тот, что был колдовством. Миреданские болота, проклятое место. Еще более проклятое, чем Дар-Минор.

Неужели ведьма завела его так далеко?!

Медленно слезал с дерева, проклиная старуху. Хотя любопытство шевелилось в душе. Феррис часто говорил об этих местах. Он проклинал Миредан и восхищался Дар-Минором, его наследием. Оглан понял одно — раньше это была одна страна, потом столица Миредана ушла под землю вместе со всей окраиной. Та страна, которая осталась, взяла другое имя, чтоб не повторить злую судьбу.

Не вышло.

Спустился на землю и выругался. Ама сидела среди волков и чесала одному живот. Чик положил морду ей на колени.

— Куда ты меня завела, старая ведьма?!

— По лицу вижу, что и так догадался. Впрочем, какая разница? Обратно вернешься столь же быстро.

— Друг рассказывал Оглану об этих местах.

— Тот же, что научил тебя колдовать? — ведьма встала и отряхнула руки.

— Да.

— Так как же его звали?

— Феррис. Речной колдун.

Слепые глаза старухи расширились.

— Феррис? Его звали только так? Он не говорил тебе другого имени?

— Нет, — нахмурился Оглан. — Ведьма что, знала его?

— Может быть, — Ама приблизилась. — Какого цвета была его кожа, скажи мне?

— Темная, как древесная кора.

— Великий Прародитель, — выдохнула Ама. — А он не выглядел… мертвым?

— Ведьма рехнулась. Мертвые не ходят и не говорят.

Она рассмеялась, запрокинув голову. Так долго хохотала, что почувствовал себя глупо. Захотелось наорать на нее.

— Может, ты и прав, Оглан. А может, и нет. А может… Ладно, идем. Почти пришли. Еще лиг двадцать!

Продолжая смеяться, она стремительно зашагала в чащу. Оглан кинулся за ней, пытаясь не отстать. Но стоило старухе повернуть за дерево, как она исчезла.

Нам суждено изменить мир

Так и думал, что Ама ведет его к своему дому. Но представлял его совсем по-другому. Думал увидеть косую халупу со сгнившей крышей.

Трехэтажный каменный особняк не был похож на халупу. Хоть окна зияли пустотой и дом просел на один бок, а по стене взбегала глубокая трещина, он смотрелся величественно. Рядом зеленел затянутый тиной пруд, над которым летали стрекозы. Кваканье жаб заглушало привычные звуки леса.

Ведьма застыла у заросшей мощеной дорожки. Оглан подошел к ней:

— Ты живешь здесь?

Впалый рот дрогнул, и она ответила:

— Нет, Оглан. Здесь я умерла.

И ведьма, будто растеряв все свои силы, медленно побрела к заброшенному дому. Оглан фыркнул и подозвал к себе Гора. Тот пришел в себя после зелья чужеземца, только глаз еще слезился и плохо видел.

— Оставайся тут, — сказал, гладя пса. — Оглан пойдет внутрь. Гор будет охранять снаружи.

Оставил половину стаи с Гором, остальных забрал с собой. Ведьма была уже возле массивных дверей особняка. На этот раз догнать ее оказалось просто.

— Входи, — сказала Ама и шевельнула пальцем, как будто дернула невидимую ниточку.

Двери из красного дерева, покрытые следами от топоров, бесшумно распахнулись сами по себе.

Просторный зал с высокими окнами оказался даже больше, чем думал Оглан. Когда-то он, наверное, блестел и приятно пах, теперь же стены покрывала копоть, и вокруг царила пустота.

— Это был дом ведьмы?

— Когда-то, — Ама зашла внутрь, оставляя следы на пыльном полу. — Мои предки жили здесь, еще когда стоял Кель-Туат, и Дар-Минор был частью Миредана. Потом все рухнуло. Сначала Кель-Туат. Потом Дар-Минор. А затем и мой дом.

Оглан хмыкнул и зашел внутрь. Стая последовала за ним.

— Туда.

Ведьма показала на проем по правую руку. От дверей там остались только головешки на петлях. Ама вновь заговорила:

— У меня было четверо братьев. Все они погибли на войне или во время Великого искупления. Я даже не знаю, как и где они умерли.

Не знал, что ответить, потому продолжал слушать тягучую речь старухи.

— Затем америйцы пришли и сюда. Мой отец и дядя защищали дом, сколько могли. К счастью, отца убили сразу. Дядю же приколотили к стене вон там, — ведьма указала пальцем, — и заставили смотреть, как расправляются с женщинами. Они насиловали их целую ночь, а может, и больше. Олиарнии, моей сестре, было всего двенадцать.

— А тебе? — зачем-то спросил Оглан.

— Семнадцать.

— М-м.

Было наплевать на то, что случилось со старухой и как поубивали ее родных. Но зачем-то же она это рассказывает? Хотя, как знать. У стариков каша в голове.

— Я избежала страшной участи. Один достойный человек из Лотарии спас меня. Я не видела, как америйцы уничтожают мою семью. Но я все слышала. Каждый крик Олиарнии, каждую мольбу матери и тети. И смех, жестокий смех чужеземцев, пришедших осквернить и разрушить мой дом.

Ама замолчала. Оглан тоже ничего не говорил. На несколько мгновений повисла тяжелая тишина, только шаги волков, исследующих зал, нарушали ее.

— Потом они забрали все, что хотели, и разрушили остальное. Дядю истыкали стрелами, а женщин просто оставили на полу. Вон там.

— Угу.

— Тебе все равно, — Ама остановилась.

— А ты думала, Оглану будет интересно?

Ее белые глаза ничего не выражали, но рот поджался в гневе. Ощутил, как вырастают вокруг нее толстые щупальца мрака, и стало жутковато.

— Ведьма говорит — америйцы плохие. Но Дар-Минор начал первым! Оглан слышал. Ваши воины пришли и убивали всех. Аниманты делали людей свинарами и другими тварями. Дарминорцы сожгли Лотарию, сожгли Вилонию, сожгли ту страну на острове. Даже отравили Скованное море! Там до сих пор рождается рыба, похожая на кучу соплей, — чуть не сплюнул прямо на пол, но сдержался. — Сколько девочек изнасиловали дарминорцы и сколько домов разрушили? Ама лжет.

— Ты хотел сказать — лицемерит.

— Не знаю. Оглан не силен в словах.

— Твои достоинства в другом, — улыбнулась ведьма. — Но ты прав. Наш император начал ту войну. Если бы Кинона не убили в Грозовой, я бы хотела отомстить и ему. Но его дух достаточно мучается.

— Мучается? Где?

— Ты веришь в Небытие, Оглан?

— Оглан не верит ни в бога, ни во все остальное, что говорят люди в рясах.

— Тогда не будем учить тебя теологии, — сказала Ама. — Император и все, кто был причастен к злодеяниям в Америи, получили по заслугам. Но моя семья была ни в чем не виновна.

— Ты сказала — твои братья воевали.

— А моя сестра? Или мать, добрейшая женщина, которая ни разу в жизни не ударила раба? Или тетя, больная сердцем? Ни одна из них не заслужила того, чтобы ей воспользовались десятки солдат и бросили умирать в огне и дыму.