Анастасия Баталова - Чтобы желания сбывались

— А сам Эдвин?

— Он сегодня в ночную смену.

Отогреваясь, Билл чувствовал небывалое блаженство во всём теле. Ему казалось, что нигде и никогда ещё не было так хорошо, как здесь, сейчас — пусть сидеть на перевёрнутом ящике из-под овощей не слишком удобно, мешают длинные согнутые в коленях ноги, да толпятся повсюду коробки со всякой всячиной — но после дождливой ветреной весенней улицы — и это рай. А к плечу Билла, от нехватки пространства — от чего же ещё? — робко приникло хрупкое плечико девчонки.

— Так и посидим, — сказала она шёпотом, — только свет погасим, когда я закрою…

— Магдалена… — тихо позвал Билл в темноте. Глаза ещё не успели привыкнуть, он ничего не видел, но чувствовал, что она где-то здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Девчонка заперла дверь, немного повозившись с засовом, пошуршала какими-то пакетами, и, судя по движению воздуха, тоже села на ящик. Только теперь чуть дальше от Билла, чем минуту назад.

— Все зовут меня просто Леной, — забормотала она, застенчиво ускоряя свой и без того сбивчивый милый говорок, — и ты тоже зови… Я сама привыкла уже. Лена да Лена. Мне стыдно делается, когда произносят моё полное имя. …Слишком длинно получается, и как-то… чересчур величественно… что ли… Я этого не стою.

Он даже не понял, как всё случилось. И теперь ему было до того неловко, что он не решался взглянуть на Магдалену, Биллу казалось, что тихий свет её лица будет резать глаза, точно яркое солнце…

Как же так вышло?

Наступила ночь, дождь усилился, в тёмном ларьке постепенно становилось свежо, и они просто жались друг к дружке, чтобы согреться… Подростки чаще занимаются любовью не от подлинной страсти, а именно от такого неосознанного боязливого и трогательного желания теплоты другого тела, мягкой, тесной, родной теплоты, похожей на ту, что ощущают дети, прижимаясь к материнской груди…

В спёртом шоколадно-табачном воздухе ларька смешивались струйки их дыхания. Ближе. Ближе. Волосы Магдалены на ощупь оказались сухими и жёсткими, как у куклы. Лицо тонко пахло пудрой. Маленькие пальцы стыли. И во всей этой её ранней искусственной взрослости было что-то болезненно жалкое, наивное, милое.

Ещё ближе… Он как будто бы немного помедлил, перед тем как начать длиться, этот момент, обрывающийся в неизвестность, полный нежного отчаяния и бесконечной благодарности. Щёки их соприкасались. Биллу было жарко и очень стыдно. Она, конечно же, обо всём догадалась, ведь у неё это было уж точно не в первый раз, погладила Билла по волосам, ободряющим ласковым и чуть насмешливым зрелым женским движением.

Билл знал, что на Большой Книжной Ярмарке постоянно требуются грузчики. Он всякий раз замечал, бывая там после школы — в торговых помещениях повсюду: на дверях, на стенах, на стендах в проходах — висели эти объявления. Работы было слишком много, брали всех. Даже без документов. Нелегальным мигрантам даже разрешали иногда ночевать на территории ярмарки. Заработная плата была сдельная, на руки. И в середине дня работников склада обеспечивали горячей едой, не слишком конечно, обильной, как правило, это была каша с какими-нибудь паршивыми потрохами, но дымилась она уютно и пахла вкусно. Билл решил, что Книжная Ярмарка — неплохое место. Для начала. Здесь его, скорей всего, не станут ни о чём спрашивать. Старшеклассник пришёл подзаработать на цветы для своей подружки. Вполне приемлемая легенда.

Администратор, однако, оглядел парня весьма пристрастно:

— Лет сколько?

— Шестнадцать, — Билл решил немного себе прибавить, чтобы не вызвать излишних подозрений, благо внешность позволяла, физически он был развит очень хорошо, и уже почти оформился как мужчина.

— Родители есть?

Кивок.

— Учишься?

Снова кивок, но уже не такой уверенный. Билл не любил врать: такое чувство потом, когда вспоминаешь — точно надел неудобную одежду. Не свою.

Администратор закончил составлять карточку и деликатно выпроводил парнишку из кабинета, посоветовав ему обратиться за инструкциями к другим грузчикам, «старожилам». Те кучковались с сигаретами на лестничной площадке и, заприметив «новенького», весьма грубо велели ему немедленно приступить к работе.

Билл не стал спорить.

Первое время приходилось туго. Он обливался потом, нежные не привыкшие к тяжестям руки так и норовили выронить ящик, острые углы коробок больно впивались в ладони, в живот, в коленки. Но юноша не сдавался. Это стыдно — вернуться домой не соскучившимся странником, а жалким сражённым трудностями маменькиным сыном. Он продолжал таскать ящики и между делом наблюдал за ярмарочными торговцами и покупателями — он надеялся встретить среди них молчаливого человека в чалме или загадочного старика с остроконечной бородкой. Однако ни тот, ни другой так ни разу и не попались ему на глаза.

Секция с эзотерической литературой по-прежнему существовала, но за прилавком теперь стояла незнакомая молодая дама. Билл к ней не подходил. Стеснялся. Что-то внушало ему смутные опасения — то ли чрезмерная дерзкая яркость её лица, то ли глубокий грудной голос, то ли улыбка — неизменно зазывная, если ей случалось разговаривать с мужчиной.

Ночевал Билл вместе с нелегальными мигрантами во временно пустующем помещении одного из складов. Он устроил себе постель по примеру остальных, застелив перевёрнутые вверх дном ящики найденным на свалке толстым драповым пальто. Перед тем как заснуть, Билл каждый день вспоминал Магдалену. Днём ему было некогда думать о ней долго, обычно он ограничивался тем, что останавливался, шёпотом проговаривал имя девушки, медленно и ласково, а затем снова принимался за работу. Только вечером, вдоволь наевшись булки с молоком, забравшись в ворох тряпья в своём спальном гнёздышке и оставшись один на один с собой, он давал волю воображению. Билл вдохновенно мечтал о том чудесном дне, когда, подзаработав денег, снимет жильё, купит самое красивое кольцо и предложит девушке пожениться. Обычно он не успевал проиграть всю свою очаровательную фантазию до конца — крепкий молодой сон забирал его.

В течение торгового дня продавцы иногда просили Билла срочно принести что-то со склада лично для них или помочь выложить товар из ящиков. Хотя это и не входило в его обязанности, он никому не отказывал; продавцы тоже обычно не оставались в долгу — кто украдкой совал ему в карман шоколадку, кто нашёптывал хорошее слово администратору, а некоторые — это радовало Билла особенно — даже дарили книги — какие-нибудь негодные: мятые, случайно порванные или запачканные при погрузке. Но всё-таки это были книги. И богатства, таящиеся в них, ничем не могли быть обесценены.