Мая Арминская - Темное-темное Солнце [СИ]

— Успокойся, Ари, — шепнул Эрдэн, ласково проведя по моей щеке, — ты же мне доверяешь?

Наша первая брачная ночь проходила в самой что ни на есть романтичной обстановке. С красными атласными простынями, ароматом рассыпанных повсюду лепестков бордовых роз, под подрагивающим светом дюжин ароматизированных свечей и ощущением полной безопасности. Медовый месяц мы собирались провести в небольшом домике у самого берега океана мало населяемой планеты Рукхан, где наслаждались уединенностью на многие мили вокруг.

— Да, но ведь страшно, — жалобно призналась я мужу, — и вообще. Давай наследника принесет аист, а?

Он рассмеялся. Таким бархатистым, волшебным, любимым смехом, и я, как бы сильно не нервничала, не смогла не улыбнуться в ответ.

— Сказочница моя, — тут он резко подался вперед и, замерев в положении едва касаясь моих губ, продолжил томным шепотом: — Ари, Ари, имей совесть, — я стремительно заливалась краской от этой, ну, совсем неприличной позы, — я треклятый год ждал дня свадьбы. А брачная ночь, между прочем, должна была случиться вчера, но кое-кто, — он притворно вздохнул, и от этого насмешливого укора усилилось желание… желание спастись от невыносимого стыда, — сбежал.

Я, правда, устыдилась. Но не так, чтобы преодолеть… м-м…

И он, к огромному облегчению, меня понял.

— Ладно, — Эрдэн вздохнул еще раз, только искренне грустно, давя на жалость, и отстранился.

Накатила одновременно лавина облегчения и вины перед страдающим из-за моих опасений супругом. Однако ложное самопожертвование развеялись его хитрой улыбкой и последующим:

— Придется тебя связать, — выдал задумчивое он, и, прежде, чем успела пискнуть, я оказалась распластанной в унизительной разведенной позе, удерживаемая магическими путами, безуспешно дергаясь.

— Эр-р-рдэн! — прорычала я, с нарастающей паникой наблюдая за тем, как он… раздевается!

— М-м? — издевательски откликнулся он, покончив с рубашкой, щеголяя соблазнительными мускулами, и перейдя на брюки.

— Не смей! — взвизгнула, зажмуриваясь и начиная уже по-настоящему гореть румянцем.

— Не сметь что? — обжигающий шепот пощекотал ухо, легкий прикус мочки вызвал предательские мурашки.

— Н-не смешно… — судорожный выдох… дальнейшее потонуло в стоне.

Он покрывал поцелуями все. Начиная от губ, пометив шею, мучительной пыткой задержавшись на груди… Это было слишком распутным, ужасно стыдным, развратным наслаждением, но самое кошмарное — я не могла заставить себя остановить его, не могла удержать протяжных стонов, отнюдь не боли, не могла не плавиться от порочного пламени снизу. И когда он дошел до самого… самого, мир взорвался сумасшедшими искрами.

Когда, сгораемая от зажженной им страсти, я была освобождена от пут, не осталось страхов и возражений — в ту ночь я окончательно отдала себя в его власть. И это была лучшая ночь в моей жизни, наполненная невероятной нежностью, трепетностью, бесконечными поцелуями и совсем мимолетной болью, которую всю забрал на себя он.

— Солнце… прости, прости, Солнце…

Больше всего я ненавидела эти моменты. Моменты его… нежности.

— Ариадна, — тонна сожаления, искреннего, омерзительно тяжелого, — прости, родная, прости. Посмотри на меня, Солнце, пожалуйста.

Как же я ненавидела эту неподдельную любовь! Ненавидела. Боялась. Презирала.

Я не хотела разлеплять век. Не хотела видеть отвратительную рожу демона с его отвратительным осознанием вины, отвратительными извинениями — не хотела.

Мое бездействие и молчание прервались усталым приказом, который игнорировать было нельзя:

— Открой глаза, Ариадна.

Вместе с насилу раскрытыми глазами вернулась пронизывающая насквозь боль, физическая и… впрочем, нет, моральной не было. Апатия давно стала моим привычным состоянием — исключение составила лишь вчерашняя дата, сорвавшая кипящую крышку.

— Прости, Солнце, — глядя в мои глаза, выдохнул он поднадоевшее, и сколько боли было в этих словах, сколько горечи…

Стало смешно. Высший демон, безжалостный убийца, завоеватель трех миров, тот, кому предпочитали смерть, ужасались одним лишь упоминанием, извинялся передо мной, его единственной любовью — жестокое чувство юмора оказалось у небес.

Истерический смешок вызвал кашель, вплоть до выступивших слез. Видела, как Он дернулся, но, заметив мое инстинктивное шараханье, словно окаменел.

Из окон и стеклянных балконных дверей лился мягкий дневной свет, освещая просторную спальню и, все больше каменеющее, лицо насильника.

И я рухнула обратно на подушку, едва сдерживая мучительный стон от отреагировавшей на неосторожное движение, особенно сильной режущей боли в низу живота.

Отвернулась, чтобы не смотреть больше, как леденел уже обыденной яростью взгляд, как сходила вина и оставалось злое осуждение…

— Никаких выходок сегодня, Ариадна, балкон не трогать, — холодно бросил Он, встав и стремительно покинув комнату. Полностью одетый, собранный и вооруженный, как всегда совершенный… монстр. Глупо было даже представить его только проснувшимся рядом со мной обнаженным и уязвимым. Демон… не спал. По крайней мере, ни разу за год я не замечала его бессознательного состояния.

Я лежала, не в силах заставить себя пошевелиться, невидящими глазами уставившись в белый потолок. И почему-то нахлынули воспоминания о том первом разе, когда Он впервые взял меня.

Это был седьмой день после того, как мою жизнь растоптали и сделали своей собственностью. Терпение его, до того момента обходительного и осторожного, лелеющего надежду завоевать миром, лопнуло в тот день, когда я умудрилась добежать аж до границы, и наказание было страшным…

Я бежала. Бежала, игнорируя обжигающий холод зимнего поветрия. Бежала, позабыв о кровоточащих босых пятках. Бежала, когда каждый вздох становился мучительной пыткой для износившихся легких. Бежала, гонимая паническим страхом перед перспективой быть пойманной. Не оборачиваясь, не замедляясь, путаясь в валящихся ногах, усиленно смаргивая черные точки, время от времени заволакивающие взгляд, а в больной голове вертелось лихорадочное: «Раскроет! Поймает!»

Вдох. Сырой запах рыхлой после недавнего дождя земли ударяет в ноздри, еще больше будоражит возбужденное сознание. Выдох. Цепкие ветки голых кустов зло хлестают по лицу, норовя добраться до глаз, царапая оголенные части тела, те, что не прикрывались коротким полуразорванным платьем — особенно страдали руки, которыми я из последних сил очищала себе путь, отодвигая, ломая препятствующие растения. Вдох. Мир кружится, земля тянет обессиленное тело и сознание на себя, вниз. Выдох. Сверху льется на удачу насыщенный свет звездной ночи, упрямо пробирающийся сквозь густые сплетения ветвей. Вдох. Спотыкаюсь, падаю, поднимаюсь и бегу…