Филипп Крамер - Мир Чаши. Дочь алхимика

— От неофита я сумею защититься, не беспокойтесь.

Она кивнула, показывая, что готова начать, и ушан собрал правую ладонь в щепоть; пламя на маленькой фигуре, уверенная струя Силы — и вспыхнувшее в воздухе в какой-то пяди от лица ушана пламя, просуществовав чуть больше мгновения, погасло, отраженное Щитом Мага.

— Продолжайте в том же духе, и из вас выйдет толковый маг, к тому же, полагаю, не завязанный на стихии. Есть еще что-то, что вы хотели бы узнать сегодня?

— Да. Я хотела бы спросить вас, как можно открыть эту шкатулку.

Она принесла из покоев матери — теперь уже своих — шкатулку-хранительницу, не желавшую открываться ни по прикосновению перстня, ни по праву крови.

— Вы сами можете попытаться познать эту вещь через Силу Земли. Шкатулка сделана из дерева, а всякое дерево растет в земле.

Присев, Жозефина согрела шкатулку-хранительницу в ладонях и прислушалась к ней.

…Крылатка, упавшая в траву и вмятая в почву ударом оленьего копыта. Первый зеленый росток, прошедший наверх и увидевший солнце, распустивший под ним совсем юные, нежные листочки. Пролетевшие годы, за которые росток окреп, возрос, покрылся плотной корой, превратился в светлый ясень и отрастил уже собственные крылатые, кружащиеся в воздухе семена — множество новых жизней, подобных ему самому. Тихие слова просьбы и извинения — и пила, отсекшая одну из ветвей; замазанная варом рана. Тенистый уголок, верстак мастера, на который легла высушенная ветка, и снова касания Силы, вплетающие заклинания в дерево, петли, вырезываемые на крышке узоры.

— Оно завязано на прикосновение хозяйки, — произнесла Жозефина, вынырнув из подаренных шкатулкой видений.

— Вы совершенно правы, — кивнул архимаг. — Но каждую подобную шкатулку-хранительницу может открыть изготовивший ее мастер. Столичные мастера живут в Заречье, в ремесленных кварталах. Таких мастеров там всего трое, и эту, думаю, изготовил гноум Шард — любой подскажет вам, где найти его лавку. Если же это не удастся, вы можете обратиться за помощью в кузню Густава, он недавно поставил у себя паровой молот. Могу еще заметить, что гноумы падки на лесть, и похвала работе мастера несомненно поможет вашему делу.

— Благодарю, — и девушка церемонно склонила голову.

— И еще один вопрос. Вам никогда не попадала в руки книга, известная как «Книга эльфийских древностей»?

— Я читала ее, — призналась Жозефина. — Там описываются очень интересные артефакты, но вот последнее очень странно, этот Храм…

Глаза Феликсефонтия сверкнули пониманием и острым любопытством.

— Я тоже читал, как и прочие источники, но не о самих эльфийских древностях речь. Эта книга и ее копии были созданы очень давно как своеобразная проверка на Силу мага. Я сам прочел в ней четырнадцать глав, по числу перечисленных там артефактов, а о пятнадцатой, которая и повествует о Храме, узнал от собственного учителя, и он тоже лишь слышал о ней. Помимо всего прочего у вас есть Дар видеть гораздо больше, чем дано другим.

На том они и распрощались.

— Вас проводить? — Она поднялась, чтобы лично сопроводить ушана к воротам, но тот замахал маленькой сухой ручкой:

— О нет, не стоит, юная леди. Мы не очень любим ходить пешком. — Он кивнул на прощанье и исчез в короткой вспышке крошечных Врат.

Урок действительно занял не особенно много времени, и Жозефина решила не откладывать дела. Расспросив Мартина, она взяла с собой Каталин и еще двух северян в качестве защитников и провожатых и отправилась в Заречье.

— Мне нужна улица Гральто Красного. Знаете такую?

— Найдем, — кивнула Каталин. — Это чуть южнее, ехать недалеко.

Широкий арочный мост, где могли свободно разъехаться два дилижанса, был облицован розоватым, как предрассветные облака, мрамором, изукрашенным изящной резьбой со множеством крупных лилий. Четверо всадников съехали с него, забирая левее, и двинулись вглубь Заречья.

У самого берега располагались кузни, каменотесные, бумажные, ткацкие и плотницкие мастерские — те, которым требовалось подвозить большие грузы вроде бревен или камней, которые не вдруг протащишь по нешироким улицам, где едва могла проехать телега. Дальше же всякий оказавшийся в Заречье мог найти самые разнообразные лавки и мастерские — портновские и кожевенные, ювелирные и стеклодувные, слесарные и аптечные, пекарные и свечные — и множество иных, так необходимых жителям столицы и окрестных земель. Едко пахли красильни, звонко постукивали топоры и зубила, подмастерья кузнеца-бронника катили по двору утробно и мягко бухающую бочку с песком и кольчугой. Под запахи и звуки они проехали по Заречью и оказались на тихой неширокой улице, в начале которой стоял высеченный из камня поясной бюст мужчины. Изваявший его скульптор очень точно поймал улыбчивое и ироничное выражение лица, полускрытого прядями касающихся плеч волос.

Этот самый Гральто был бастардом Золотых Пиков, жившим во времена, когда Альвэнда еще только стала столицей Чаши. Такую славу, из-за которой его именем назвали одну из центральных улиц ремесленного Приречья, он снискал себе не столько складными язвительными стихами или отказом от причитавшихся ему ленных владений, и даже не тем, что мог перепить любого плотогона, а своим мастерством стеклодува. Красным же Гральто прозвали за то, что именно он первым научился красить стекло и делать из него яркие и притом прозрачные бусы, шары и витражи — такие, что до сих пор украшали королевский дворец и дома старых нобле Альвэнды.

Они подъехали к крепкому каменному дому, вмещавшему в себя и жилую часть, и мастерскую, и лавку. К вывеске в виде искусно вырезанной из дерева неведомой зверюшки, изогнутой и завитой хитрыми петлями, снизу был подвешен резной же знак Круга магов — навершие посоха в ореоле косматого протуберанца, из которого во все стороны бьют молнии. Такой знак украшал те лавки, в которых торговали магическими талисманами.

Лавочка действительно оказалась полна разных талисманов, которые часто берут горожане — и те самые шкатулки, и талисманы от болезни, от утопления, для слуха и голоса, лечебные, связные и прочие тому подобные несильные, но изрядно облегчающие жизнь магические штучки. Стоили они, впрочем, не так уж мало — селянину уж точно не хватило бы денег, а справный ремесленник призадумался бы, так ли оно ему нужно. Но лавочка явно не бедствовала, судя по застекленным окнам и добротной одежде сидевшего за прилавком молодого гноума, вырезывающего что-то из деревянной плашки. Гноум был на полголовы повыше ушана и раза в полтора пошире в плечах, но в остальном почти столь же безобиден. Под расстегнутым камзолом виднелась излюбленная гноумовская кожаная безрукавка, покрытая вышивкой по вороту.