Дмитрий Колодан - Мю Цефея. Шторм и штиль

— Наконец-то! — воскликнул Юрка. — Я уже думал… Ну ты даешь, а? На ровном месте! Там ямка была, ну с тарелку глубиной, ей-богу, так ты через нее… ф-фу-ух-х-х, ну, напугал!

Нигдеев завозился, садясь. С силой потер лицо.

— Долго я?

— А не знаю. — Юрка помрачнел и снова выпустил из пальцев ключ. Звяк. Нигдеев содрогнулся. — А как ты думаешь, сколько времени? — с детской надеждой спросил он. — Я вот думаю, может, еще даже часа нет. И вроде развеивается уже, да? — Нигдеев скептически хмыкнул. — А то я Ленке же пообещал, а сам здесь сижу. А она там ждет. Она даже не орала на меня сегодня, представляешь? А я тут…

Нигдеев прикрыл глаза. Воображение снова разыгралось: теперь он видел, что женщина, стоявшая у слепого окна, такая же мертвая, как ветер. Туман задушил ее, и теперь она лежала в заброшенной японской землянке, обнимая ребенка со злым напуганным лицом и желтыми глазами…

Нигдеев резко вздернул голову, стряхивая тяжелую дремоту. Юрка все бубнил:

— Знаешь, пока ты валялся, опять кто-то ходил. Серьезно, я четко слышал, аж за ружье схватился, мало ли, потапыч обнаглел… — Он посмотрел на бесполезные часы. — Я ей сказал: ты, главное, глупость эту забудь. Это он тебя доводит нарочно, я приду — поговорю с ним по-мужски, мигом свои капризы забудет. В кино сходим, развеешься, там фильм с этим… Ален Делоном, он ей нравится, потерплю, раз такое дело. Обещал к семи быть, как штык… Слушай! — Он вдруг насторожился и перешел на шепот: — Опять кто-то ходит…

Нигдеев затаил дыхание. На этот раз шаги были отчетливей. Кто-то невидимый в тумане, но очень близкий осторожно крался вокруг каменистой плеши — кто-то почти беззвучный, и только абсолютное безветрие позволяло уловить бесшумные всхлипы мха под ногами.

Юрка потянулся за ружьем. Дуло едва заметно стукнуло о камень, и шаги тут же стихли. Нигдеев, выпучив глаза и обливаясь потом, пялился в туман, отчетливо ощущая чужое присутствие.

— Пальну? — одними губами спросил Юрка. Нигдеев моргнул, приходя в себя.

— Свихнулся, — нормальным голосом сказал он. — А вдруг человек? Мало ли дураков?

— Откуда здесь люди, — упрямо покачал головой Юрка. — Либо медведь, либо ёкай. Я бы пальнул, а?

— Ружье положи, — процедил Нигдеев. Туман по-прежнему подступал к ним вплотную, все такой же густой и непроницаемый, но чувство чужого, прячущегося за белой стеной, исчезло.

Нигдеев выудил из рюкзака термос чая, обернутые в газету котлеты и крошечную кастрюльку с вареной картошкой. Юрка достал две банки кильки в томате и черный хлеб. Неизвестно, сколько прошло времени с тех пор, как они застряли в тумане, но жрать хотелось страшно, и ни головная боль, ни нездорово сосредоточенная Юркина физиономия уже не могли отбить аппетит. Нигдеев вдумчиво жевал, уйдя в себя, смакуя живой, теплый вкус мяса и аромат чеснока, чтобы отвлечься, не видеть ни лица друга, ни белой стены вокруг.

Юрка шумно втянул в рот последний килечный хвост, отхлебнул чаю и вдруг спросил:

— А тебя твоя мелкая любит?

— Конечно, любит, — не задумываясь, ответил Нигдеев. — Что за вопрос? Я ж ее отец.

— А мой вот как-то… — Юрка судорожно вздохнул. — Он вообще какой-то… не знаю даже. Ленка же веселая была, а теперь только ревет и ревет. Он из нее всю душу высосал, ни спать, ни есть не дает, прям как нарочно. Ее доводит, а меня вообще ненавидит — я его только на руки возьму, а он сразу глаза выпучит и орать. Смотрит так, как будто я не отец ему, а леший какой… Не слушается вообще… Я бы и плюнул, да такого на место не поставишь — он сам тебя потом…

— Дети, — пожал плечами Нигдеев. — Моя тоже не ангелочек, да что поделаешь. Воспитываю, как могу, и тебе придется.

— Не, тут другое… — Юрка пошевелил пальцами. — Беспокоюсь я. Ленку вон до ручки довел… Сколько времени, как ты думаешь?

Нигдеев покачал головой, вытягивая шею. Кто-то снова ходил вокруг. Кто-то подобрался еще ближе — Нигдеев слышал, как поскрипывают камни. На загривке шевельнулись мелкие волоски. Внимание сконцентрировалось настолько, что, казалось, голова вот-вот лопнет от напряжения. Кто-то ходил в тумане. Кто-то недобрый. Кто-то похожий на мелкого, тощего сопляка со злыми желтыми глазами…

Нигдеев осел и трясущимися руками выудил из пачки сигарету. Сломал две спички, пытаясь прикурить, но наконец сумел затянуться. Медленно выпустил синеватый дым, мгновенно растворившийся в туманной мгле. Буркнул все еще лупающему глазами Юрке:

— Ты достал про своего мелкого ныть. Мерещится уже.

— А может, не мерещится, — тихо ответил Юрка. — Говорю тебе, это ёкай. Вот мой спиногрыз тоже…

— Что — тоже?! — рявкнул Нигдеев.

— Ленку того… теперь за мной пришел.

— Тебе к психиатру пора, ты в курсе? — яростно заорал Нигдеев, и Юрка обиженно замолчал, нахохлившись.

Нигдеев уже начал задремывать, когда он вдруг завозился, сбивая сон. Не веря своим глазам, Нигдеев смотрел, как Юрка достает ключ, подносит его к обломку руды. Разжимает пальцы.

Звяк.

— А ну дай сюда! — завизжал Нигдеев.

Он рванулся, сжимая кулаки, и тут же взвыл, повалился на камни, хватаясь за колено. Юрка испуганно сжался, прижимая ключ к груди, и его невнятно-желтые глаза округлились, стали большими, как у ребенка. Скрипя зубами, Нигдеев кое-как сел. Казалось, от боли трясется каждая жилка в теле.

— Да что за ключ вообще? — плачущим голосом спросил он, и Юрка плотнее прижал свою игрушку к груди, просунул за пазуху, чтоб не отобрали.

— Так от шкафа же ключ, — сказал он. — Я таблетки в шкаф прибрал и на ключ запер.

— Какие таблетки? — похолодел Нигдеев.

— Да всякие, все, что было. Она все подряд пыталась выпить. Я ей говорю — ты прекращай эти глупости, я к семи вернусь — поговорим. А таблетки на всякий случай в шкафу запер.

— Ты… — Нигдеев обхватил голову руками, не зная, что сказать. Неподвижный безвкусный воздух душил, комом перекрывая горло. — Ты с ума сошел, — выговорил наконец он. — Вали домой, ты чего!

— Как? — беспомощно спросил Юрка.

— Да как ты и хотел, по периметру! — Нигдеев машинально взглянул на часы и заскрипел зубами от бессилия. Бросил бесполезный взгляд на невидимое небо. — Иди! Я здесь заночую, завтра с мужиками меня заберете.

— Да ты без меня даже в сортир не сходишь, — возразил Юрка. — И потом, ты же сам сказал — это глупо. С минуты на минуту развеется, а если я не в ту сторону уйду, то только время зря потеряю… — Он пожевал губами. — А как ты думаешь, сколько времени?

Он висел в глухой, неподвижной пустоте. Его мир состоял из брусничника площадью с носовой платок, нескольких ржаво-красных камней, кривой, почти голой веточки березы, просунувшейся из ниоткуда; и вокруг этого жалкого мира крался, медленно сужая круги, желтоглазый ёкай, который забрал Юрку, а теперь пришел и за ним. На мгновение Нигдеев приходил в себя и тогда понимал, что ёкаев не бывает, что в тумане ходит медведь и надо бы подтянуть поближе ружье, а может, Юрка все-таки вернулся, и тогда все будет хорошо. Мгновение он чувствовал себя прежним: разумным, бывалым, здравомыслящим мужиком, но мертвенно-неподвижный воздух давил, и тишина давила так, что едва не лопались барабанные перепонки, будто он погружался на неимоверную глубину, и вспышки ясности становились все реже, пока не исчезли совсем, унеся с собой и брусничник, и камни, и веточку. Остался только туман, в котором ходил ёкай, и Нигдеев всматривался в мглу так, что кровь стучала в висках и в глазах мелькали кровавые мушки.