Джон Краули - Бесконечные Вещи

— А ты? — спросил он. — Есть постоянный парень?

— Двое, — сказала она и засмеялась. — Правда. Они вроде как меняют друг друга, понимаешь?

— А они знают друг о друге?

— На самом деле нет. Один из них работает в центре, днем, и мы встречаемся ночью. А второй ошивается где-то здесь и работает по ночам, и мы видимся днем. Вот так.

— Кокс и Бокс [42] «Кокс и Бокс, или Давно потерявшиеся братья» — одноактная комическая опера на либретто Фрэнсиса Коули Берненда; музыка сэра Артура Сеймура Салливена. Жадный хозяин сдает одну комнату двум молодым людям, один из которых работает днем, а другой — ночью. Он тщетно надеется, что они не узнают друг о друге. Премьера состоялась в 1866 г. Опера основана на сюжете одноактного комического фарса «Бокс и Кокс» Джона Мэддисона Мортона (1847 г.). Насколько я понимаю, после оглушительного успеха фарса Мортона в английский язык вошло выражение «Cox and Box» в значении «по очереди». , — сказал Пирс.

— Тебя-то не надуешь, — сказала она. — В любом случае это интересно. — Она повертела мундштук в маленьких гладких ладонях. — Расскажи мне, как ты жил. Ты не выглядишь на все сто. И я не уверена, что тебе идет борода.

Он только что начал отращивать бороду и со скрипом почесал ее.

— Да, не на все сто.

— Да?

Он потер рукой лоб; она наклонилась поближе и, улыбаясь, положила руку на его колено.

— Я скажу тебе кое-что, — сказал он. — Когда я уехал из города. После того как ты... ну. В тот день, когда я уехал. Я пообещал себе. Больше не любить.

Все так же улыбаясь, она тряхнула головой: не поняла.

— Я решил, что с меня хватит, — сказал он. — После тебя. Хватит в обоих смыслах: хватит на всю оставшуюся жизнь; и больше мне не вынести.

— Ну и ну, — сказала она. — Глупейшая мысль.

Он кивнул. Но это была правда: тогда он думал, что все, случившееся между ними, наполнило его душу до краев, а если время и опустошит ее, новое вино не сможет проникнуть внутрь, не должно.

— Так что? — спросила она. — Ты собирался уйти в монастырь?

— Нет-нет, — ответил он. — Не так далеко. По натуре я не монах. Просто собирался уйти. Чтобы никого не любить.

— На самом деле?

— На самом деле.

— Не говори мне, — она развеселилась не на шутку. — Это не прокатит.

Он повесил голову.

— Бо-оже мой, Пирс, — сказала она. — Ты никогда не был в кино? Не читал книг? Разве ты не знаешь, что происходит с людьми, дающими такие обещания?

Он знал очень хорошо, но, в конце концов, это были только истории, и именно поэтому конец или сдача в плен Любви стояла, в сущности, на первом месте; первоначальная клятва уже подразумевала это, и все ошибки и унижения, лежавшие между началом и концом, ничего не значили, совсем ничего, просто ночные страдания; все это знали, и даже страдающий дурак знал с самого начала, потому что он, в конце концов, в этой истории жил, а все остальные смеялись: над ним и вместе с ним.

— Ну, и кто она такая, — вздохнув, спросила Харита: начнем.

— Ее зовут Роз.

— Ага. — Похоже, она не очень поверила ему. — И какая она?

Какая она. На мгновение Пирс замолчал, не в силах ответить. В последнее время он испытывал что-то вроде перемежающейся кататонии, разделения сознания: когда ему задавали вопросы, в нем рождались многословные объяснения и размышления, при том что рот открывался, челюсть поднималась и опускалась, произнося слова — не те, которые он думал — или не произнося ничего. Какая она? Она — как он: однажды он сказал ей об этом, в кровати, но не поверил сам себе. Он сказал ей, что знает, как быть ею, изнутри; но он так и не узнал, поверила ли она ему. Из того, что он знал о ней или она сама рассказывала о себе, ничто не объясняло ее; точно так же можно было сказать ему: «Вот ночная орхидея, которая просыпается раз в год и пахнет мясом» — все, что можно сказать об этом: она бы не цвела, если бы это было не так. То же самое и Роз.

— И что произошло?

Он опять остановился, еще мгновение подбородок подергивался, как у манекена чревовещателя, чей партнер замолчал. Наверно он говорил, что заблудился в населенном призраками лесу, потому что увидел, как она идет по нему, или просто сбился с верного пути. Колючие деревья кровоточили, когда он рубил их мечом. Он встретил себя самого — правая рука поднята, странная одежда, идет к нему, чтобы о чем-то предупредить, задать вопрос, не имеющий ответа. Но он отвернулся и продолжил путь. Он ошибался, когда связывал и бил бичом свою возлюбленную, и когда понял свою ошибку (что она не его возлюбленная или что его удары не поцелуи), уже было поздно.

— О-о-о! Ей нравилось такое?

— Да.

— А тебе?

— И мне. Потому что ей нравилось.

Харита подождала.

— Это было... гм, — сказал Пирс. — Ну, очень клево. Должен признаться. — Он увидел, как на ее лице отразилась его щетинистая ухмылка, и замолчал.

— Никто никогда не ударит меня , — сказала она.

— Да, — ответил он в полной уверенности.

— Ну разве что легкий шлепок, — сказала она. — Сзади. Иногда это действительно классно. Прямо по дырке.

Всегда холодные глаза. «Мой девиз: никогда не жалуйся, ничего не объясняй», всегда говорила она [43] Афоризм приписывается очень многим людям, например Бенджамину Дизраэли и Генри Форду. Кто на самом деле сказал первым, неизвестно. . Во сне он часто видел ее, Хариту, идущую впереди, повернувшуюся к нему и глядящую на него, вот этими глазами. Или это была не она, а Роз, или кто-то еще.

— Но послушай, — сказала она, скрестив ноги на своем диване, маленький идол. — Ты не боялся, что можешь зайти слишком далеко? Это то, что я всегда спрашиваю себя. Как бы ты узнал, если бы она... Ну, ты понимаешь. Не захотела.

— О, она бы сказала, — ответил Пирс и стиснул руки. — Даже если бы я не услышал, что она сказала нет. Наверное, бы не услышал.

— Тогда как бы ты узнал?

— Она могла сказать: я говорила тебе трижды [44] Имеется в виду строчка из «Охоты на снарка» Кэрролла: То, что трижды сказал, то и есть (пер. Г. Кружкова). .

— «Я говорила тебе трижды». Вот так?

Он опустил голову, разоблаченный и пристыженный.

— Ладно, — сказала Харита, осторожно, но не осуждающе, тоном адвоката или врача. — Продолжай.

Продолжай. Iter in antiquam silvam, stabula alta ferarum [45] Вергилий. Энеида. 6. 179: торопятся в лес, приют зверей стародавний (лат.). Перевод С. Ошерова. . И они пошли дальше в первобытный лес, где в глубокой тьме таится логово зверя. Как далеко они прошли? Только полдороги: потом, конечно, они повернули, хотя он по крайней мере об этом не знал. Он рассказал о том, как обрезал ее волосы, как глубоко это волновало ее, еще одна прядь перепутанной проволоки; как был способен подчинить ее себе просто показав ей ножницы ( territio realis [46] Реальное устрашение (лат.) — устрашение орудиями пытки без их применения. ) и взяв ее волосы в горсть, мягко, но твердо, и она не отказывалась. И от других вещей.