Анна Алакозова - Исправить все. Мирриэль [СИ]

— Как нам называть тебя? — спрашивает спокойно, хотя я чувствую, что он в замешательстве.

— не… знаю… ничего… не помню…

Ого, это вся я сказала? Делаю успехи.

— Что ты делала на месте, где собирался совет? Что это такое у тебя на груди?

Молчу, что я могу им сказать. Начинаю говорить медленно, стараясь подбирать слова.

— Я ничего не помню. Мое первое воспоминание связано с вами, когда вы меня из ведра полили, до этого момента я не помню вообще ничего. Ничегошеньки. Да я даже значения слов не могу вспомнить, а вы у меня какие-то подробности выспрашиваете…

— Ничего, говоришь, — Кара хватает меня за железки сковавшие руки и тянет к окну.

— И этого ты тоже не помнишь????

Указывает куда-то вдаль. Смотрю. Замираю. По всему телу начинает бить дрожь. Там вдали вижу скалы, в одной из них словно отрезало кусок, края этого куска светятся золотым маревом. Застываю. Всю напускную веселость снимает как рукой.

— Что это???

— Вот и нам хотелось бы узнать что это, но ты не отвечаешь, а ты единственная кто был там, когда это случилось, и выжил.

— Единственная??? — глаза наполняются слезами. — Единственная????

Это не правильно, что-то не так. Там был кто-то… кто-то еще… он там был… должен был быть… Острая боль пронзает тело, не могу держаться на ногах, падаю. Боль… Почему так больно? В глазах темнеет, неясные тени вокруг меня. Я шла за кем-то, кем-то очень важным для меня… Он запретили мне ходить за ним, но я все равно пошла, тайком… Потом что-то случилось… Было очень больно… Руки были связаны, боль в кистях, помню жесткие веревки врезавшиеся в кожу до крови… Они что-то говорили эти тени… жертва… а потом мрак и запах гари…

— Единственная, — повторяю снова и снова, все тише и тише, стараясь догнать разлетающиеся мысли. — Я не могу ничего вспомнить. Совсем ничего. Я пытаюсь, я хочу вам помочь, но я ничего не помню, совсем ничего. Я была не одна… там был другой… ему было очень больно… так же как мне… но я не помню его… только его боль… Там были тени, я не видела их, они говорили о жертве, потом боль… темно и что-то горит… Это все. Я даже себя не помню…

Я говорю, а боль все усиливается . Мне больно, меня рвут на куски, боль внутри, она разрывает меня… голова, она вот-вот взорвется… Я хочу обхватить себя за голову, но руки скованы, сильно бьюсь головой о наручники, боль не проходит, она нарастает она становится все сильнее, я уже могу ее увидеть… золотое марево… разрываемое на части тело… голубые глаза… я не могу остановиться, я должна бежать… ничего не могу понять, но меня душат рыдания, мне все сложнее дышать… не хватает воздуха, запах гари, запредельный страх… нужно жить, я должна вырваться… боль, страх, страдание…

Меня дергают за сковывающие руки железки вырывая из пучины боли, это совсем другая боль, она физическая, а та, она только у меня в голове… ее нет…

— Ты пойдешь со мной туда, посмотрим на месте что ты помнишь, и там уже решим, что с тобой делать, ты пойдешь, как пленница, я не собираюсь тебя освобождать, — Кара говорит уверенно, она видит неодобрительный взгляд друзей, но я понимаю, что она не отступит.

Это верная смерть, хочу закричать я, но вместо этого ловлю взгляды… замолкаю… Кален смотрит на меня, холод в его глазах леденит душу, колючий взгляд, он не сомневается в моей вине, он уверен, что я виновата, как больно вдруг стало, и Энель тоже смотрит на меня как на преступницу. Какая резкая перемена, стоило только посмотреть в окно… ведь еще минуту назад меня ни в чем не обвиняли…

Да что ж я вам всем сделала-то, хоть бы пояснили что ли. Ну, угораздило меня выжить, так что я теперь назначена ответственной за все?

— Я согласна. Ведь иначе… мне не жить? Я правильно все понимаю?

— Именно, или ты идешь туда со мной. Или ты умрешь прямо здесь и сейчас.

— Я пойду. Я постараюсь помочь!

Меня ведут, нет, не ведут, тащат по коридору, длинноногая Кара шагает размашисто, я едва за ней поспеваю.

Выходим на улицу. Холодно.

Из глаз вот-вот покатятся слезы, свет бьет по глазам, солнечный яркий день, белый снег лежит мохнатой шапкой на склонах гор, по своим делам ходят люди, вдалеке слышится звон мечей и радостные возгласы, только серая туча висит над горой, люди занимаются своими делами… чего я реву, дура? Собраться надо. Слезами горю не поможешь, надо действовать, надо доказать свою невиновность, но как…??? Решу по дороге, все равно изменить что-то не в моих силах. Итак, идем. На центральной площади много народа, очень много, но стоит нам появиться, как все откладывают свои неотложные дела и смотрят на меня, смотрят с ненавистью, расступаются, кричат что-то неприятное вслед, что и их родных я тоже погубила на той горе????

Подходим к какому-то мужчине, щупленький, страшненький и в каком-то грязном балахоне, видимо когда-то балахон был зеленым, сейчас грязно коричневый… хммм на Энель был плащ такого же цвета, да, вот и символ там такой же был: расправивший крылья белый дракон, интересно, это кто еще? Он смотрит на меня с нескрываемым презрением. Но обращается не ко мне, а к Каре.

— Ищущая, вы готовы сопроводить преступницу в столицу для казни?

О, уже даже не удивил, противный хорек, казнь… Да что ж они все меня убить-то хотят? Что за несправедливость такая. Только человек в себя пришел, как его уже быстрее к смерти заочно приговаривают. Что за мир такой? Жестокий, беспощадный, ужасный.

— Нет, отец Мартин, мы не в столицу направляемся. Сперва, нам нужно сходить туда, где было собрание, осмотреться. Дело в том, что она не помнит ничего. Возможно, она вспомнит что-то на месте, и поможет разобраться нам.

— То есть вы желаете ей не безболезненной смерти, а хотите, чтобы она помучалась и была сожрана демонами, которые заполонили все в тех местах? Что же, Ищущая, в изобретательности вам не откажешь, это точно.

Демоны???? Что??? Что такое демоны? И почему меня тащат туда где эти демоны все заполонили. Час от часу не легче. Может выбрать казнь??? Все-таки быстро и почти безболезненно, да и дорога займет какое-то время, поживу….

Нет, это малодушие, я не хочу умирать, я хочу всем доказать, что я не виновата ни в чем. Я хочу, чтобы меня перестали обвинять в том, чего я не только не делала, чего я даже не помню… Я хочу увидеть тепло в их глазах, в голубых глазах и улыбку на губах, улыбку, которая согреет сердце.

Ну, вот, что-то меня понесло… слушай, давай, что там они говорят.

— Отец Мартин, мы вернемся, и если она так ничего и не вспомнит, мы доставим ее столицу, как вы и настаиваете, но сейчас, мы выдвигаемся. Идем, — она дернула меня за цепь опутывающую руки.

Я послушно поплелась за ней. Я вижу много раненых, кто-то стоял, кто-то лежал, около кого-то хлопотали целители, многие стонали, кто-то ужасно кричал. Было очень страшно. И холодно.