Анна Замосковная - Жена из другого мира [litres]

Обычно он не шутил. И строго дозированную иронию всегда направлял на других. Себя не высмеивал.

До этого случая.

– Тебе точно нужно в отпуск, – пробормотал я и натянул перчатки из тонкой кожи.

– Если разберемся с этим делом – возьму.

Министр усомнился в своих силах. Министр собрался в отпуск. Сегодня снег выпадет!

Едва я зарядил магией прожектор, эти мысли вылетели из головы. Луч света пронзил огромные куски кристалла из источника Какики, сложенные на столе в примерно правильной последовательности. В этом свете, заигравшем в высветлившихся гранях, стало окончательно ясно, что внутри кристалла вплавлена…

– Мумия, – произнес министр. – Как и там.

Он развернул прожектор ко второму, цельному кристаллу, извлеченному из особняка Сомсамычевых. Тот был значительно светлее принадлежавшего Какики, поэтому свернутые в позу эмбриона мощи просматривались лучше.

Теперь понятно, почему магия запоминает команды и принимает решения, а разумная форма моей магии имеет облик женщины. Не удивительно и то, что ее вызов сопровождался столькими предостережениями: все живое обладает волей, а потому непредсказуемо. И всякая непредсказуемость опасна – это я по себе знаю.

Кристалл поглощенного магоедом источника стал хрупким, но вскрывать его мы не стали. Я внимательно осмотрел лишь разорванную мумию из источника Какики.

Это была женщина. Маленькая, хрупкая, как и большинство родичей длора Какики. Ее кости в какой-то момент стали гибкими, но позже снова затвердели, а внутренности покрылись кристаллами – как у него. Кристаллы проросли через кожу, соединившись с внешней кристаллической оболочкой.

В зловещей тишине под присмотром министра я очищал мумию и все это фиксировал. Мы долго рассматривали собранное по кусочкам тело. Накрыли его простыней.

– Пойдем! – Министр кивнул на металлическую дверь.

Он запер ее на несколько материальных и магических замков. Я снова удивился тому, что в особняке министра есть отдельные, не тронутые магией дома, подземные помещения.

Мы поднялись в гостиную на первом этаже. Занимавшийся рассвет бросал на дорогое убранство кровавые отблески.

Меня замутило то ли от усталости, то ли от осознания происходящего. Я распластался на кресле. Руки и ноги налились тяжестью. Казалось, я не смогу сделать ни шага.

Министр открыл бар и налил полный бокал янтарного крепленого вина.

– Будешь? – спросил устало, потом качнул головой. – Нет, пожалуй, тебе нельзя. А то еще что-нибудь натворишь.

Прихватив бутылку, министр отошел к креслу и, отпив полбокала, практически рухнул на сиденье. Несколько капель плеснулось на ковер. Затирая пятно носком ботинка, министр глухо произнес:

– Везде, во всех письменных упоминаниях, в каждой легенде источники называются даром Фуфуна Великого, чем-то неповторимым, недостижимым. А это просто законсервированные трупы.

Это не просто трупы, но делиться своим предположением я пока не собирался, слишком оно опасное.

– Мы всегда так гордились принадлежностью к длорам, считали это положение уникальным. – Министр покачал бокалом. – А получается, какой-нибудь простолюдин может законсервировать подходящий труп и тоже стать длором.

– Вряд ли найти подходящий труп легко.

– Будь это сложно, секрет происхождения источника не спрятали бы. Придумали бы легенду об основателях рода, обращенных в камни, но ведь нет! Просто вымарали из истории способ, чтобы длоров не стало слишком много.

А мы открыли древнюю тайну. Только я не радовался. Было тошно. Возможно, от недосыпа и голода, но думать об источниках магии оказалось физически неприятно, словно что-то выталкивало из меня эти сведения. Я тихо спросил:

– Ты кому-нибудь будешь рассказывать об этой находке?

– Не знаю. Все, кто это видел, уже плывут на освоение Новой земли.

– Это почти верная смерть, – заметил я, помня о суровом климате, болезнях и ядовитых животных заокеанских территорий.

Министр допил вино и налил еще. Покачал бокал, разглядывая подкрашенную восходящим солнцем янтарную жидкость.

– Я даже императору еще не сказал.

– Не думаю, что это произведет на него сильное впечатление. В нем меньше идеализма длоров, чем в тебе.

– Вероятно. – Министр махом осушил бокал и заново наполнил.

Кажется, пора было откланяться, но тошнило при мысли об усилиях, которые потребуются, чтобы встать, ехать, дозваниваться до жены.

Министр снова приложился к бокалу.

– Не знал, что ты столько пьешь, – произнес я.

Допив и это, вылив остатки из бутылки в бокал, министр глухо ответил:

– На людях столько не пью определенно.

Сквозь усталость пробился зуд любопытства:

– А не на людях?

– Лучше не считать, так спокойнее.

Так вот почему он всегда такой бледный – работа в помещении, алкоголь по вечерам. Тяжело быть министром, даже если очень хочется им быть.

– Проблемы на работе, – покивал я.

– В личной жизни. Во многом благодаря тебе. Ты понимаешь, что при моем положении в обществе, стране и даже на международной политической арене мой брак должен быть соответствующим? Жена должна иметь хорошие связи или хотя бы достойную родословную. – Министр допил вино и направился к бару. – Ты должен найти способ снять браслеты.

Он звенел бутылками и графинами. Политик во всем, даже в личной жизни.

– Постараюсь, – пообещал я. – В крайнем случае снимем их через год. Если проявить волю…

– Никакой воли не хватит сопротивляться зову браслетов.

– Но они же не могут в буквальном смысле заставить исполнить супружеский долг. Да, они будут притягивать, оказывать физическое воздействие, но разум сильнее. Если принять твердое решение устоять и следовать ему…

Министр стал пить прямо из хрустального графина. Я сидел с полуоткрытым ртом. Выдержки у министра хватило только на половину литрового объема. Закрыть пробкой графин он уже не смог, просто поставил в бар. Не поворачиваясь, спросил:

– Знаешь, почему Талентина покончила с собой?

О том, почему первая жена министра умерла, не дожив до первой годовщины свадьбы, ходило множество самых невероятных слухов. Но правды не знал никто.

– Ты не рассказывал, – заметил я.

– Мои ухаживания и предложения она приняла под давлением родственников. Даже, я бы сказал, из-за их шантажа. В первую брачную ночь она заплакала и призналась, что любит другого, без него ей не жить, и если я хоть каплю ее люблю, то должен отпустить. – Не оборачиваясь, министр помахал рукой. – Конечно, я был молод и благороден, тоже верил в силу воли и прочие глупости. Считал, что никакой брачный браслет мне не указ и если я захочу… – Он заскрежетал зубами. – А потом начался кошмар. В снах. Наяву. Мы часами не могли отойти друг от друга. Порой было трудно понять, где сон, где реальность. И в какой-то момент физическое воздействие стало настолько велико, что мы не удержались. Ночью, пока я еще спал, Талентина поняла, что навеки привязана ко мне и не будет с любимым. Написала прощальную записку и утопилась. Конец истории.