Рина Море - Огонь и Ветер [litres]

– А-агр-р-р! – белая маска вдруг распахивает рот. Рот залит красной краской. Беззуб. Рот больше самой головы.

Рот захлопывается со щелчком. Шут на моей ладони все так же пляшет. Только у него больше нет головы. Синяя и красная нога притоптывают, вздымаются в хлопке разноцветные руки…

– Вы что, опять плачете? Из-за пирожного? – потрясенно спрашивает маска.

– Он был живой! А вы его съели! – Сама знаю, как это глупо. Но это был шут. Мой шут.

Маска снимает человечка с моей ладони и – заглатывает целиком.

– Да вы просто ребенок!

Отворачиваюсь. Мне не о чем говорить с саганом, который съел шута. Даже если под этой маской прячется действительно император.

– Стойте!

– Отпустите меня!

– Ну хотите, я принесу вам еще одного такого же?

– Мне нужен был этот! Оставьте меня!

– Как я могу искупить свою вину? – Покорная фраза, но какая усмешка в этом, даже обезличенном, голосе!

Я тоже умею смеяться.

– Хочу сегодня рискнуть жизнью. Вы составите мне компанию?

– Рискнуть жизнью? Это каким же образом?

– Хочу в Императорский заповедник. Без защиты. Без оружия. Без сопровождающего. Много о нем слышала, давно мечтаю там побывать. Вы составите мне компанию?

Сумерки. Желтая сухая трава царапает ноги, ломко шелестит под ветром. Она мне до пояса. Где-то на горизонте, на фоне розового неба четкий силуэт дикого ящера. Длинная шея чутко вытянута, зубчатая костяная корона венчает маленькую голову. Он неподвижен. Спокоен. Нас не замечает – смотрит куда-то в сторону океана.

И снова я вижу время. Песчаная река будто устроила в этом месте маленький стоячий залив. Я слышала, Императорский заповедник по площади равен целому маленькому королевству Ратвила. Ящер на горизонте ничего не знает о существовании Империи, о ярме, в которое двуногие впрягли наиболее покорных травоядных его собратьев, уничтожив хищников и слишком злых. Он все еще живет в мире тысячелетней давности.

С моих плеч будто падает тяжесть. Империи нет. Закона эскринас нет. А мы есть, ветер и огонь? Всегда были и будем. Танцевать над сухой степью, обнимать за шеи настороженных ящеров, растворяться в стрекоте сверчков и в отчаянии закатов.

– Десять тысяч лет назад саганы были свободны, – бормочу я своему спутнику, охваченная внезапным ужасом.

– А сейчас разве нет?

– Мы были свободны, – повторяю. Я вижу их, почти бесплотных, могущественных духов воды, огня, земли и ветра. Они намного сильнее нас нынешних. Они неразрывно связаны со своими стихиями. Нагие – зачем им одежды?

Неуязвимые – почти. Не знающие смрада городов и скованности стен, не ведающие преград, свободные. И мужчины, и женщины. Души мира.

– Зачем? За что мы продали наше настоящее могущество? – трясу своего спутника. – Вы видите, какими они были? Первые саганы? У людей хрупкие тела! Боятся холода, и зноя, и диких зверей! Люди не умеют летать, пространства для них огромны! Люди боятся молний, и града, и волн морских! Им нужны были дома и стены и общее войско, чтобы защититься от природы! А зачем мы, саганы, заперли себя в городах и в условностях? Цивилизация нас изуродовала! Какими сильными мы были! Зачем? Какая ошибка!

– Я не знаю, какими были первые саганы, – медленно говорит маска. – Легенды гласят, что дыхание их вызывало бурю, а смех – земную дрожь. Что детство нашей расы было временем безграничного счастья. Однако ж. Эти слабые люди, боящиеся молний и кутающиеся в шкуры животных, умели нас побеждать. Ухитрялись брать в плен и использовать. Ветренники были лучшими в разговорах и подслушивании – они выведали людские секреты и уболтали другие стихии объединиться, чтобы противостоять смертным.

– Это всего лишь легенда.

– Я думаю, это прозвучит почти оскорбительно, но я полагаю, что именно необходимость объединиться меж собою, каким-то образом найти для всех стихий один язык и сделала саган разумными. Есть основания думать, что до начала войн с людьми и всеобщего объединения мы были неразумны. Как звери или даже еще неразумнее. Просто сгустки стихийной силы. Вы меня понимаете?

– Люди были разумны, а мы – нет?

– В нашей расе много людской крови. Об этом излишне болтать в открытую, но это так. Мы были как джинки. Злые демоны. Собственно, джинки – младшая ветвь нашей расы, ныне почти вымершая.

– Я никогда о таком не слышала. Я ужасно необразованная, – говорю удрученно.

– О таких вещах не принято говорить громко. Факты, оскорбительные для нашей гордости. Да и мало кто дает себе труд задуматься. Однако глядите же! Ящер идет к нам. Это может быть опасным. Не хотите вернуться в замок?

– Я? Нет, разумеется. Но, если вы вдруг боитесь или ваша жизнь слишком ценна для Империи, вы можете вернуться.

– А вы хитрюга.

– Почему?

– Но зря стараетесь. Я не император.

– Ну и хорошо, – хлопаю его по плечу. – Значит, если нас захотят съесть, вы сможете пожертвовать собственной жизнью, спасая меня от зубов ящера. От императора подобной жертвы я бы не осмелилась требовать!

Ящер приближался к нам широкими шагами. На гигантской чешуйчатой морде вечно удивленное выражение. Глазищи – огромные, с мою ладонь. Пасть клыкастая, слюнявая и отвратительно пахнет!

Когда ветер донес запашок, я чуть не обратилась в бегство.

– А он, ну, этот, хищный или травоядный? – Все-таки страшно, когда на тебя несется махина с клыками размером с твой локоть.

– Он – император Заповедной страны. – Мой спутник слегка заслонил меня своей спиной, но уходить не спешил. Мне все сильнее хотелось ретироваться за надежные ворота, но разве возможно первой признаться в трусости, когда маска так спокойна?

– Почему император? Его все другие ящеры боятся? Или все уважают?

– А это разве не одно и то же?

– Нет. Я, например, боюсь, но не уважаю.

– А зря. Врагов необходимо уважать для собственной же безопасности. Это животное собирает дань со всех других хищных ящеров. Он слишком силен и огромен, чтобы угнаться за мелкими быстрыми травоядными, поэтому просто приходит на запах крови. Любая добыча в этих угодьях – его, другие хищники удирают, едва почуяв его приближение. Оставляя, разумеется, убитую еду. Но заповедник слишком мал, чтобы прокормить более чем одного владыку. Поэтому мы вынуждены строго следить за численностью этих ящеров. Вожак обычно сам убивает слишком резвых молодых самцов внутри семьи, но с теми, которые сбежали и сбились в собственную стаю, приходится разбираться нам.

– Ты меня узнаешь? – Маска шагает навстречу «императору».

Ящер замер, поджав под себя коротенькие передние лапы. Его светлые глаза с яркими черными точками зрачков показались мне осмысленными, даже разумными.

– Он что, ручной?

– Я бы так не сказал. Отойдите подальше, к воротам. – Медленными шагами идет вперед. Я, разумеется, не могу его бросить.