Михаил Ахманов - Последняя битва. Роман

Священник молча кивнул, не спуская с Олафа настороженных глаз. Это слизняк что-то задумал, крутилось у него в голове. Но что? Отвлекает внимание, а потом мигнет сыновьям, и те устроят резню? Непохоже… Другие трупы, кроме Сигурда с Рагнаром, в мыслях Олафа не маячили. Кажется, он в самом деле желал соревноваться.

- Сделаем так, - произнес колдун, с хитрой усмешкой поглядывая на Иеро, - сделаем так, люди: я предскажу грядущее, и этот бродяга-пришелец тоже предскажет, а потом мы посмотрим, чье предсказание точнее. Если мое, то вы убедитесь, что Олаф, сын Торвальда, любимец Локи, не зря зовется лучшим чародеем Асла! - Он расправил плечи и стукнул кулаком в грудь. - Ну что, жрец, согласен?

- Согласен, - отозвался Иеро.

- Он выглядит слишком уверенным в себе… - шепнул старый эливенер. - Готовит каверзу?

- Посмотрим. - Иеро распахнул куртку, нащупывая за пазухой мешочек с Сорока Символами и своим магическим кристаллом. - Ты знаешь, что я не очень силен в искусстве предсказаний, но с этим недоумком могу, пожалуй, потягаться. Готов поставить свой меч против серьги в его ухе, что он предскажет победу Гунару и ошибется.

Толпа сдержанно загудела - один из сыновей Олафа вел пару огромных овец с мерцающей золотом шерстью; крутившийся сзади пес подгонял их, тыкая лобастой головой в овечьи курдюки. Гунар и Сигурд, замерев каждый в своей половине арены, мерялись взглядами будто два голодных волка.

- Выбирай любую, жрец! - Олаф жестом щедрого хозяина показал на золотистых животных.

- Зачем?

- Как зачем? - на лице колдуна отразилось недоумение. - Ты ведь собирался гадать? Значит, тебе нужна овечья печень!

- Печень годится для жаркого, а не для гадания, - усмехнулся священник. - У меня другие методы.

- Ну, что ж…

Олаф махнул рукой, и через пару минут ему поднесли дымящуюся печень на деревянном блюде.

«Что делает этот толстый? - донеслась до священника мысль Горма. - Почему убили животное с пушистой шкурой?»

«Ему нужна печень, чтобы предсказать будущее», - пояснил Иеро.

«А все остальное? - Горм облизнулся. - Столько свежего вкусного мяса!»

Тем временем колдун уже простер над блюдом пухлые руки. Голос его вдруг стал монотонным, протяжным, напомнив Иеро речитатив заупокойной мессы.

- Вижу… вижу… - Ладони двигались над блюдом, пальцы будто что-то ощупывали и уминали. - Вижу кровь на секире Гунара… кровь двух людей, двух мерзких изгоев… Вижу, как мой сын потрясает топором и поет песню победы… Вижу два мертвых тела у его ног… два бездыханных трупа… Твой и твой!

Выкрикнув последние слова, колдун ткнул пальцем в Сигурда, затем - в Рагнара. Они начали бледнеть, и священник, чтобы прервать нагоняющий страх спектакль, торопливо сказал:

- А больше ты ничего не видишь? Что-нибудь обо мне и о себе самом?

- Вижу. - Теперь палец указывал на Иеро. - Ты, чужеземный червь, и твои спутники, все вы станете моими рабами. Я заберу твой летучий корабль и все твое добро, а твой зверь отправится в котел.

«Что говорит этот толстый? - полюбопытствовал Горм. - Я смутно чувствую… нет, почти уверен: ему что-то нужно от меня».

«Твоя мохнатая шкура, - сообщил Иеро. - Он хочет ее содрать и поджарить тебя вместе с овцой».

«Не думаю, что это хорошая мысль», - откликнулся Горм и обиженно смолк, утнувшись носом в лапы.

Не обращая внимания на колдуна, Иеро высыпал из мешочка сорок крохотных, выточенных их черного дерева фигурок и положил на них левую руку. В правой его ладони, замершей на коленях, посверкивал прозрачный камень, и в глубине кристалла, предвестником наступающего забытья, кружились и мерцали радужные всполохи. На какую-то долю секунды он ощутил неуверенность; еще ни разу ему не приходилось гадать при таком скоплении народа, в потоках мыслей и чувств, что омывали его со всех сторон, будто скалу в океане, атакованную яростными штормовыми волнами. Неумолимый блеск кристалла помог отбросить это чувство и сосредоточиться. В конце концов, предсказание будущего не являлось таинством, подобным исповеди или святому причастию, и кто угодно мог за ним наблюдать; что же касается круживших в пространстве мыслей, то так несложно забыть о них… отрешиться… вынырнуть из этого суетного водоворота…

Погружаясь в транс, Иеро дал ментальную установку глубины и краткости: его провидческий сон будет глубок, но недолог. Пять-шесть минут - на большее он не рискнул, боясь потерять контроль над ситуацией. К тому же во время транса он был совершенно беззащитен и мог полагаться лишь на своих спутников и этих мрачных, сломленных страхом островитян.

Священник очнулся еще раньше, от резкого выкрика Олафа. Его голос сделался внезапно визгливым; видимо, он не понимал, что происходит, и странная неподвижность, молчание и отрешенность противника его перепугали. В маленьких глазках колдуна сверкало подозрение, одутловатые щеки побагровели, пальцы нервно мяли мочку с золотой серьгой.

- Что, жрец, решил вздремнуть?

- Ты прорицаешь над овечьей печенью, я - во сне, - откликнулся Иеро. - У каждого свой способ.

Он обвел взглядом молчаливую толпу, стражей с пылающими факелами в руках, Гунара и Сигурда, сжимавших свои секиры, судей, Рагнара, брата Альдо и мастера Гимпа; все, будто зачарованные, смотрели на него. Священник раскрыл левую ладонь. В ней лежали четыре символа: крошечные Сапоги, Птица, Меч и Щит и Череп. Два первых легко поддавались толкованию - Сапоги означали странствие, а Птица - все, что связано с воздухом; значит, его полет продолжится, и «Вашингтон» благополучно покинет северный остров. Но не сразу, не сразу, думал Иеро, глядя на остальные фигурки. Знак Меча и Щита сулил ему опасный поединок, а маленький Череп, зловеще ухмылявшийся в ладони, был свидетельством чьей-то гибели, которая настигнет отмеченного роком в самое ближайшее время.

Вообще говоря, Череп символизировал Смерть с большой буквы, древнюю Смерть, сгубившую человеческую цивилизацию, но имелось у него еще одно значение - смерть гадающего или кого-то, кто присутствует при гадании. За себя Иеро был спокоен - ведь вместе с Черепом выпали Птица и Сапоги; но что сказать насчет Сигурда? Возможно, северянин погибнет, а потом начнется кровопролитная резня между колдовским отродьем и бондами, о чем предупреждают Щит и Меч? Или в битву ввяжется он сам и прикончит противника? Оба толкования были возможны, и священник, задумчиво покачав головой, сгреб остальные фигурки и опустил в мешочек. Так ли, иначе, он был уверен в одном: если придется сойтись с Олафом - хоть в ментальном поединке, хоть с мечами, копьями или на кулаках - он скрутит колдуна ровно за одну минуту.

Олаф уже успокоился и глядел на него, скаля зубы.

- Ну, жрец-бродяга, твоя очередь. Каким будет предсказание?