Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть четвертая [litres]

– И я согласился, но про то, что мы едем натощак, вы умолчали.

– Мы с хозяином собрали дорожный завтрак, если его разогреть, он будет как только что приготовленный.

– Вы вновь меня убедили. – Марсель подхватил плащ и нахлобучил степную лисью шапку, очень недурную. Больше его с покидаемой комнаткой не связывало ничего. – Должен вам сказать, что, избрав мужское платье, вы поступили правильно.

– Разумеется, – немедленно согласилась красавица, – ведь его можно надевать самой. Шнуровать платье может только муж или любовник, иначе это неприлично.

От очередного восхищения Марсель не то чтобы онемел, просто дверь заклинил тряпичный коврик, пришлось нагибаться и вытаскивать. Коврик пробовал упорствовать, но мешать Валмону?!

– Вы знаете о неприличии удивительно много, – вернулся к беседе виконт, делая шаг в сторону, чтобы пропустить даму. – Я поражен.

– Понимаете, – печально вздохнула девица, – это из-за бабушки. Она все время обсуждала людей, которых никогда не видела, ведь ее в приличное общество не пускали. Это теперь она графиня Креденьи, а до этого была… Сама бабушка про таких дам говорит очень дурно. Я могу повторить, но вы ведь наверняка это слово знаете.

– Весьма вероятно. – Короткий коридорчик застилали родные братья побежденного безобразника, но Марсель все равно старался не топать. – Мужчины вообще знают много грубых слов.

– Дамы тоже, но не говорят их при кавалерах, только мы жили без мужчин, а бабушке хотелось рассказывать про чужой разврат. Во дворце это тоже любили, но там все сложнее.

– О да, – со всё крепчающим восхищением пробормотал Валме.

– Мне это не нравилось, – девица, не дожидаясь подмоги, потянула на себя тяжеленную входную дверь. – Понимаете, тот, кто всё время обсуждает чужой разврат, особенно если незнаком с тем, про кого говорит, словно бы сам всё это делает. Ну, или очень хочет сделать, а у него не получается. Вы так не думаете?

– Так думаю не я. – Перехватить и удержать дверь Марсель всё же сумел. – Был в гальтарские времена такой философ и поэт, упаси Леворукий, не матерьялист. Вот он и сказал, что о чужой любви рассуждают те, кому недостает своей.

– Это не то! – Селина опять вздохнула, выпустив из ротика облачко пара. – Лошади за домом, тут их было бы видно из окна даже в темноте. Снег белый, а они нет.

– Разумно, – похвалил Марсель, подавая спутнице руку, о каковую та спокойно оперлась. – Что именно «не то»?

– Лахуза говорил про тех, кто знает о любви лишь с чужих слов, а любить хочет сам. Герард, когда мы думали, что так и будем всегда жить в Кошоне, всё время читал. Про войну – про себя, а про другие страны и города – вслух, мне они иногда даже снились. Понимаете, я хотела увидеть горы и море, потому что это красиво… Так и с любовью; человеку хочется любить, но некого, и он начинает придумывать. А бабушка придумывала некрасивое, хотя ей, наверное, это нравилось, некоторые ведь любят сырые яйца и пиво.

– Вы изумительны! – Не выдержав, виконт отступил с тропинки и слегка поклонился, вызвав взрыв хохота у толкавшихся рядом с лошадьми «фульгатов». – И в вашем доме читали Лахузу!

– У нас не было этой книги, – девица Арамона уточняла всё, видимо, привыкла, что вокруг понимают не так. – Лахуза был у ее величества. Однажды я сказала глупость, ну то есть, что Лахуза – смешное имя, немного похоже на кличку для глупой собаки. Ее величество засмеялась и рассказала мне, кто это был. Я попросила разрешения почитать, мы потом говорили с ее величеством о том, что правила, которые придумал Лахуза для сочинителей, годятся только для выдумок, потому что нам нравится считать себя умней тех, о ком мы сплетничаем.

– Не верю, – Валме потрепал по шее мерина, которому предстояло временно заменить Капитана. – Вы умнее многих, о ком говорите, но разве вам нравится об этом думать?

– Мне? – девица вытащила яблоко и предложила явно знакомой ей кобыле. – Я совсем не умная, просто запоминаю то, что говорят другие. Можно было бы сказать не «нам», а «людям», но это было бы еще хуже, ведь люди такие разные. Я говорила про дам из свиты ее величества и бабушку. Вы мне поможете, или я попрошу сержанта Леблана? Понимаете, я пока не очень хорошо сажусь в седло.

– Разумеется, я вам помогу! – Подсаживать дам на лошадь Валме всегда любил, а эта к тому же была очаровательна и совершенно безопасна. – Прошу вас.

Поводья очаровательница разобрала со знанием дела, очередной раз умилившийся виконт с адуанской лихостью взлетел в седло, но возгордиться не успел. Из-за угла выскочил кто-то полуодетый… Герард!

– Сударь! – утреннее чудище было всклокоченным, заспанным, но, кажется, бодрым. – Сударь, я с вами… Я должен… Монсеньор… Сэль, как ты… Как ты могла, я же должен…

– Одеться! – подсказал Марсель, швыряя в бегущего рэя спешно сорванным плащом. – Позавтракать. Выпить шадди.

– Сударь! – плащ паршивец поймал, но набрасывать не стал, похоже, он не думал о том, что держит в руках. – Сударь, я еду с вами!

– Мы это уже поняли, – а вот спешиться Марсель предпочел на кэналлийский манер. – Селина, ваш замысел был превосходен, но светает, а утро принадлежит вашему брату. Я бы даже его назвал повелителем такового. Что ж, по крайней мере, мы спокойно позавтракаем.

Из-за всё того же угла, почти повторив Герарда, вылетел Котик.

Ошибаться Райнштайнер не умел, хоть и утверждал обратное. Жермон только задумался о том, чем бы позавтракать, а здоровенный ординарец Ойгена уже распаковывал переносной торский сундук, сохранявший пищу горячей несколько часов даже на морозе.

– Что это? – спросил новоявленный сокомандующий, сгребая на койку всё, что успело за вечер взобраться на стол.

– Запеченные муксунцы, – принялся перечислять бергер, – свежий хлеб, масло к нему, соленые твердые огурцы и разнообразные капусты. Господин генерал Райнштайнер распорядился доставить на ваш стол, чтобы он на второй день праздника не был пустым и голым.

– Пустым? – удивился Ариго, глядя на возвышавшуюся рядом с подушкой кучу, и понял, что Ойген подразумевал отсутствие праздничной еды. – Прошу передать генералу Райнштайнеру мою признательность и мое приглашение.

– Такое во избежание путаницы лучше вручать лично, – заметил из-за порога кто-то веселый. – Ойген, забирай!

– Что я должен забирать? – не понял оттуда же Райнштайнер.

– Признательность. – Кто бы это ни был, он с Ойгеном на «ты»! – Уже явившемуся приглашение без надобности. С Изломом, сударь.

– Что? Как? – растерялся Ариго, глядя на смеющегося алата. Синеглазого! – Сударь… Господин Первый маршал?

– Ну, Первый, – кивнул тот. – Бывает и хуже. Ойген, ты его знаешь, он чем-то потрясен?

– Насколько я могу судить, необычностью твоего появления. Полагаю, Герман ждал вызова или же инспекции.