Патриция Маккиллип - Мастер Загадок [трилогия]

Он набрал в легкие воздуха, готовый заорать в муке и ярости, но рука Гистеслухлома резко шлепнула его по губам. Моргон увидел глаза арфиста, мрачные, как прошлая ночь, и спокойные, словно черная вода в недрах горы Эрленстар. Что-то в них послужило вызовом, оказалось сильнее жжения в горле Моргона. Арфист поднялся — и гибко и неловко, что естественно было для человека, просидевшего всю ночь на земле в одной позе. Он с нарочитой небрежностью положил свою арфу в золу кострища, повернул голову, и Моргон проследовал за ним взглядом туда, где стояла Рэдерле — белая и онемевшая, повернувшаяся лицом к восходящему солнцу.

Полный невыразимой муки стон поднялся и замер в груди Моргона. Она услышала — и ответила ему взглядом, полным такого же отчаяния. Волосы девушки были растрепаны, Рэдерле выглядела страшно уставшей, но была целой и невредимой.

— Если ты коснешься моего разума, я убью ее, — грубо предупредил Гистеслухлом. — Понятно? — Он сильно отряхнул Моргона. — Понятно?!

— Да, — ответил Моргон и внезапно ринулся на врага. Белый огонь ударил по нему, иссушив самые его кости, и Моргон покатился по земле, смаргивая пот, хватаясь за камни и прутики, пытаясь сдержать крик боли. Рэдерле бросилась к нему, и он почувствовал, как его обвивает рука любимой, помогая ему подняться на ноги.

Он замотал головой, пытаясь отпихнуть ее туда, где не достал бы ее чародейский огонь, но она лишь сильнее прижалась к нему.

— Перестань, — сказала Рэдерле.

— Здравый совет, — заметил Основатель. — Последуй ему.

Он выглядел усталым в жарком, неожиданном свете. Моргон видел впадины и острые углы, вдавившиеся в маску безмятежности, которую Основатель носил несколько сотен лет. Одет он был убого — в грубый, бесформенный балахон, придающий ему жалкий и дряхлый вид. Балахон здорово запылился, как будто чародей проделал в нем длинный путь пешком по Торговой дороге.

Моргон, одолевая боль и ярость, наконец смог произнести первые слова:

— Или ты не слышал, как играет твой арфист, так что пришлось гадать, как далеко я шел по этой дороге?

— Ты оставил по всему Обитаемому Миру след, с которого бы и слепец не сбился. Я подозревал, что ты отправишься на Хед, и даже выследил тебя там, но…

Он воздел руку, предупреждая Моргона, чтобы тот не вздумал двинуться с места.

— Ты привел на Хед призраков Ана. Как тебе это удалось?

— А ты как думаешь? Ты же научил меня основам землезакона.

— Не настолько.

Моргон внезапно почувствовал, что в его разуме ищут знание. Прикосновение это ослепило его, вернуло к воспоминаниям об ужасе беспомощности. Он опять был во власти врага, но теперь рядом с ним была Рэдерле, и слезы отчаяния и гнева переполнили его. Волшебник, исследовав мысленное звено, которое Моргон установил между собою и мертвецами Ануйна, негромко хмыкнул и отпустил его. Моргон заметил на обугленных листьях тень арфиста и уставился на нее. Тут же его затянуло в воронку безмолвия, даже изумление его превратилось в немоту. Слова Гистеслухлома зазвучали в его сознании, и он поднял глаза.

— Что ты имеешь в виду? Всему, что я знаю, я научился у тебя.

Волшебник испытующе посмотрел на Моргона, как если бы тот был загадкой, написанной на каком-нибудь запыленном пергаменте, и не ответил. Вместо этого он неожиданно обратился к Рэдерле:

— Ты умеешь оборачиваться?

Она подобралась на шаг поближе к Моргону и покачала головой:

— Нет.

— Половина королей в истории Ана в тот или иной миг принимали образ вороны, а я узнал у Дета, что ты унаследовала могущество Меняющего Обличья. Ты быстро научишься.

Кровь бросилась ей в лицо, но она даже не посмотрела в сторону арфиста.

— Я не стану оборачиваться, — тихо сказала Рэдерле и добавила, столь мало изменив тон, что это поразило и Моргона, и волшебника: — Я проклинаю тебя моим именем и во имя Мадир, чтобы глаза твои стали маленькими и злобными и не смотрели бы выше людского колена и ниже, чем грязь под…

Волшебник накрыл ее рот ладонью, и девушка замолчала. Он моргнул, словно что-то на миг расплылось перед его глазами, и рука его соскользнула на горло Рэдерле. Что-то начало натягиваться в Моргоне, угрожая оборваться, точно слишком высоко настроенная струна арфы, но волшебник только сказал брезгливо:

— Избавь меня от остальных девяноста восьми проклятий.

Он убрал руку, и Рэдерле, закашлявшись, начала дрожать.

— Я не собираюсь оборачиваться, — снова сказала Рэдерле. — Я скорее умру. Клянусь в этом моим…

Чародей снова не дал ей договорить. Он рассматривал ее с кротким любопытством, затем бросил Дету через плечо:

— Возьми ее с собой и Задворками Мира доставь на гору Эрленстар. У меня на это нет времени. Я свяжу ее разум: она не будет пытаться бежать. Звездоносец отправится со мной в Лунголд, а оттуда — на Эрленстар. — Похоже, он что-то почуял в неподвижной черной тени, пересекавшей папоротники. — Я найду людей, чтобы следовали за тобой и охраняли ее.

— Нет.

Волшебник развернулся, не упуская из виду Моргона, так что тот не мог незаметно для него пошевелиться. Сдвинув брови, Гистеслухлом смотрел в глаза Дету до тех пор, пока арфист не заговорил снова:

— Я у нее в долгу. В Ануйне она позволила мне свободно уйти, прежде чем появился Моргон. Она защитила меня, сама о том не ведая, с помощью небольшого воинства, состоящего из призраков. Я больше не служу тебе, а ты мне должен за шесть сотен лет. Отпусти ее.

— Она нужна мне.

— Можешь взять любого из лунголдских чародеев, и Моргон будет бессилен.

— Чародеи Лунголда непредсказуемы и слишком могущественны. Они также слишком склонны идти на смерть из непонятных мне побуждений. Сут это подтвердил. Да, я тебе должен, хотя бы за одну твою сбивчивую игру на арфе, которая поставила Звездоносца на колени у твоих ног. Но проси у меня чего-нибудь другого.

— Я не желаю ничего другого. Разве что арфу со струнами-ветрами, на которой мог бы играть и безрукий арфист.

Гистеслухлом хранил молчание. Моргон, в памяти которого эхом отозвались мотивы какой-то старой загадки, медленно поднял голову и взглянул на арфиста. Голос Дета звучал, как всегда, бесстрастно, но никогда прежде Моргон не видел в его взгляде такой твердости. Гистеслухлом, казалось, прислушивался с минуту к чему-то невнятному: к некоему голосу, который трудно было разобрать в шуме утреннего ветерка. Наконец он произнес почти с любопытством:

— Ага. Далее твое терпение имеет пределы. Я могу исцелить твои руки.

— Не нужно.

— Дет, ты ведешь себя неразумно. Ты не хуже моего знаешь, каковы ставки в этой игре. Моргон, наделенный неслыханной мощью, спотыкается на дороге, словно слепец. Мне нужно, чтобы он был в Эрленстаре, и я не желаю биться с ним, чтобы доставить его туда.