Виктория Шваб - Город призраков [litres]

Был здесь и Джейкоб – он сидел с ногами на незанятом стуле (я довольно быстро поняла, что никто кроме меня его не видит). Рядом на тумбочке лежала моя камера. Фиолетовый ремень был ободранным, а видоискатель треснул. Она была повреждена, но не погублена, изменилась, но осталась в живых. Примерно, как я сама.

Чуть-чуть особенная.

Немного странная.

Не вполне живая, но уж точно не…

В смысле, может ли человек называться мертвым, если в конце концов он не умер? Живы ли те, кто возвращается оттуда?

Скажете, подходящее название – ходячий мертвец ? Но дело в том, что я никакой не зомби. Сердце бьется громко и ровно, я ем и сплю, и вообще делаю все, что положено живым.

Побывала на волосок от смерти . Так это называют. Но я знаю, что была не просто рядом со смертью.

Я побывала прямо там. Внутри. Достаточно долго, чтобы глаза привыкли, как в темной комнате. Достаточно долго, чтобы обследовать то пространство, прежде чем меня потянули обратно, к яркому, холодному свету.

В конце концов, думаю, что мама права.

Одной ногой я стою в зиме, другой – в весне.

Одной ногой я там, где живые, а другой – там, где мертвые.

А еще через неделю я обнаружила Вуаль.

Мы с Джейкобом отправились погулять, чтобы все обсудить и поразмыслить о нашей странной связи. Говорю же, я прежде никогда не имела дела с привидениями, и с ним ничего подобного не случалось. И тут это произошло.

Мы срезали угол через пустырь, и вдруг я почувствовала это: тук-тук-тук , будто кто-то пристально на меня смотрит, щекочущее чувство, как от прикосновения паутины к голой коже. Краем глаза я заметила серую ткань. Надо было отвернуться, но я не смогла. Вместо этого я стала поворачиваться к ней . Я схватила завесу рукой, и мне показалось, что я снова лечу с моста и врезаюсь в воду. Но я не отпустила ткань.

А когда пришла в себя, рядом сидел Джейкоб, только он выглядел плотным , материальным и был так же огорошен, как я сама. Пустырь вокруг нас исчез. Мы стояли внутри складского помещения, от стен эхом отдавались металлические позвякивания и удары, а где-то плакал какой-то человек. Сама Вуаль меня не испугала, зато до ужаса испугал этот звук, ощущение вторжения в чью-то жизнь – или смерть. Я поспешила освободиться от этого места, брезгливо отбросив от себя Вуаль, как будто это и правда была прилипшая к одежде паутина.

Я поклялась, что никогда туда не вернусь.

И была уверена, что говорю правду.

Но недели через две я это снова почувствовала – тук-тук-тук , серую завесу, мазнувшую меня – и не успела ничего сообразить, как уже ловила ее, отдергивала, а Джейкоб дулся и ворчал, но пошел следом за мной, хоть и неохотно.

С тех пор прошел год.

Для большинства обычных людей жизнь и смерть – противоположности, как черное и белое. Но в тот день, когда Джейкоб вытащил меня из воды, со мной что-то случилось. Думаю, что и я тоже откуда-то его выдернула, и теперь мы связаны. С тех пор я не вполне живая, а он не вполне мертвый.

Если бы мы были героями комикса, это было бы историей нашего происхождения.

Кого-то кусает паук, а кто-то падает в чан с кислотой.

У нас была река.

– Да, и еще обязательно «Бэтгерл», – говорит Джейкоб, – переиздание, а не оригинал…

– Обязательно, – нога за ногу, шаркая кроссовками, мы возвращаемся домой. Двое, но только одна тень на тротуаре. Мы обсуждаем, какие комиксы мне нужно приготовить для Джейкоба на время наших каникул.

– И не забудь про «Череп и Кость», – добавляет Джейкоб.

«Череп и Кость» – любимый комикс Джейкоба. В нем погибшего ковбоя по имени Стрелок по черепам воскрешают для того, чтобы он сражался с восставшими духами. Ему помогает верный пес, волкодав Кость.

Джейкоб продолжает перечислять и выбирать, пытается решить, что предпочесть: 31-й выпуск «Тора» или 5-й выпуск «Черепа», но я слушаю его вполуха. Другие мысли не дают мне покоя.

Там, в актовом зале, я сперва думала, что могу помочь мальчику-привидению, если увижу, что с ним случилось. Но тогда Джейкоб сказал, что все это вообще не так . Раньше Джейкоб ничего подобного не говорил, он вообще никогда ничего не рассказывал о Вуали. Я думала, что он и сам не знает, почему меня так тянет туда. И о том, как мне удается туда попадать. Но что, если он все-таки знает, но только не говорит мне?

Сейчас он слышит все мои мысли, вопросы, сомнения.

– Правило номер семь, – говорит он. – Не суй нос в чужие дела.

Ну да, конечно , думаю я. Но первое-то правило дружбы гласит: у друзей нет секретов друг от друга .

Джейкоб вздыхает.

– Я не могу все тебе рассказать, Кэсс. У нас… – он взмахивает рукой, – есть свои правила.

– И что это за правила? – не отстаю я.

– Правила как правила! – огрызается Джейкоб, краснея. Мне неприятно видеть друга огорченным, и я замолкаю. Ну, то есть, я не могу совсем перестать думать об этом – очень громко, к тому же, – но Джейкоб притворяется, что не слышит, а я больше не задаю вопросов вслух.

– Хочешь, бери не пять, а шесть комиксов, – говорю я вместо этого.

Он надувает губы, но мне почему-то кажется, что это не всерьез. Мне очень нравится отходчивость Джейкоба: если он и разозлится, то ненадолго. Все плохое мигом забывается.

– Ладно, семь, – говорю я, когда мы добираемся до моей улицы. – Но окончательный список должна одобрить я. И никакого «Бэтмена».

Он глядит на меня с напускным ужасом.

– Для тебя нет ничего святого!

Я поднимаю фотоаппарат и гляжу на счетчик кадров – интересно, получится ли хоть что-нибудь из того, что я нащелкала сегодня за Вуалью? Замечаю, что остался один последний кадр.

– Улыбнись, – я навожу камеру на Джейкоба, а он успевает вскинуть руку в победном жесте. Но, пока я снимаю, он не смотрит в объектив. Он никогда в него не смотрит.

– Ты разве не слышала? – шутит он обычно. – Фотографии крадут душу. Да и вообще, не люблю я высовываться.

Щелк .

Мы идем дальше. Вот уже и мой дом показался – старый викторианский дом, так и кажется, что в нем должны быть привидения.

(Их там нет.)

(Не считая Джейкоба.)

(А он не в счет.)

– Это грубо, – бурчит он, идя за мной по пятам.

Я снимаю кроссовки и бросаю их у входа, рядом со стопкой книг. Кабинет тоже набит книгами под завязку, и в коридоре их полно. В основном это научные труды – история, религия, мифология, этнография, – но есть и романы. А еще книги с именами моих родителей на обложках и названием серебряными или золотыми буквами:

Это, понимаете ли, игра слов, потому что культуролог – это человек, который изучает и исследует разные явления культуры, а слово оккультный указывает на явления, связанные с потусторонним миром.