Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 [СИ]

Утопая подошвами в ковровом ворсе, Менсон прошел за спину владыки. Кленовый листок на поверхности болота… Менсон обеими руками вцепился в него, пытаясь хоть на дюйм подняться над трясиной.

Я пойду спать!

Нет, нельзя.

Живот болит! Владыка, отпусти меня!

Нельзя.

Обернись!

Нет.

А-аааааа!

Нет.

Ничего нельзя. Не вымолвить ни звука. Только треск разрезаемой бумаги.

Он повернулся, увидел затылок Адриана. Владыка разглядывал чашку в своей ладони, задумавшись о чем-то.

Треск разрезаемой бумаги… Единственное, что напоминало о присутствии Менсона. Ритмичный сухой звук…

Менсон разжал пальцы и выронил последние клочки. Пыль позволила ему это сделать, Пыль думала о ноже. Но треск прекратился. Утих.

— Что случилось?.. — спросил Адриан, обернувшись на звук отсутствия звука. В футе от себя увидел Менсона с ножом. Сказал, морщась: — Кончай резать, ты меня раздражаешь. Будь добр, волнуйся сидя.

Повинуясь приказу владыки, Менсон стал опускать нож. Пыль приказала бить. Две воли столкнулись и вызвали секундную задержку.

— Что? — спросил Адриан, слегка напрягшись.

Нет! — потребовала Пыль. Уже поздно, он успеет отразить удар! Жди другого раза!

Да! — крикнул себе шут. Бей сейчас, он спасется и будет знать!

Рука дрогнула и застыла.

Лазурный гвардеец двинулся по салону.

— Владыка, шут беспокоит вас? Выпроводить его?

— У Менсона, кажется, снова начались судороги. Заберите у него нож, пока он не порезался.

Гвардеец схватил Менсона за шиворот.

— Тьма тебя сожри, пустой колпак! Живо отдай нож!

Он бросил железо на пол. Гвардеец наклонился. А Менсон… Повинуясь интуиции, не мысли, которую Пыль смогла бы отследить, он схватил со стола свою чашку и плеснул чаем в лицо императору.

В следующий миг был свален на пол могучим ударом.

— Какого черта, скотина?! …Ваше величество, вы здоровы?!

— К счастью, чай успел остыть… — растерянно сказал Адриан, утираясь салфеткой. — Не пойму, что творится с Менсоном. Как будто мой вид приводит его в волнение. Пожалуй, лучше, чтобы сегодня он был подальше от меня.

— Так точно, владыка. Переведем его в вагон второго класса.

— Хорошо. И пришлите к нему лекаря.

* * *

Ульянина Пыль не спустила шуту этот проступок. Ночью, когда лекарь убрался, она сдернула Менсона с постели, поставила на колени, принудила закатать рукав ночной сорочки и его зубами принялась сгрызать кожу с его же предплечья. Отрывала крохотные клочки. Пережевывала, напрягала мышцы его горла, чтобы шут сглотнул очередной кусочек. Он пытался прервать пытку: упасть на пол, удариться, отбить руку от зубов. Пыль фиксировала его в одной позе и не давала шевелиться. Работали только мышцы челюстей и горла. Он пытался кричать. Пыль не выпускала ни звука из его груди. Он умолял ее хотя бы сменить руку, дать передышку рваной ране на левом предплечье. Пыль не знала жалости.

Спустя час экзекуции, когда кровь уже заливала всю руку и стекала по подбородку на шею, Ульянина Пыль позволила прекратить. Не потому, что смилостивилась, но по велению цели. Рана не должна лишить Менсона сил. Желательно, чтобы она вовсе осталась незаметна для гвардейцев. Так что, действуя правой рукой и зубами Менсона, Пыль наложила повязку на поврежденное левое предплечье. Затем подвела его к умывальнику, велела тщательно смыть кровь и осмотреться в зеркале. Оставшись довольна, Пыль уложила его в постель и накрыла голову подушкой.

Кричи, если хочешь.

Менсон издал бесконечно долгий, рваный, мучительный стон.

Теперь ищи способа вернуться к императору.

Не хочу! Не хочу!..

Пыль стащила его с постели, поставила на колени и завернула рукав на правом предплечье. Ищи способа.

На поиски он затратил всю ночь. Не пытаясь уже бороться, истратив все душевные силы во время пытки, он покорно напрягал рассудок и тщился выдумать ложь, которая приведет его в вагон императора. Разум не был его сильной стороной. Придумать что-либо правдоподобное оказалось непосильной задачей. Боги, даже когда Менсон говорил совершенно честно, и то его слова казались бредом! Как тут солжешь? Как солжешь так, чтобы поверили?..

Ждать — вот единственный способ, который он смог измыслить. Ждать, пока Адриан соскучится по шуту, а лекарь придет к выводу, что Менсон уже успокоился и овладел собою. Но это, видимо, займет дня три, а Пыль отказывалась ждать так долго. Она требовала сделать дело в поезде. Разум шута не находил способа выполнить приказ. Тогда Ульянина Пыль обратилась к той части Менсоновой души, что прежде ее не заботила: интуиции.

Что-то странное творилось там, в этой бессознательной глубине. Заглянув туда, Пыль видела рельсовую дорогу и поезд с гербами Короны, идущий по ней, и что-то черное впереди. Сплетение щупалец, когтей, зубов, глаз ворочалось на рельсах, загораживало путь. Клацало челюстями, тянуло щупальца навстречу поезду, красноглазо таращилось, рычало. Чудовище было так голодно, что хотело сожрать весь состав. Огромное, безразмерное, оно загораживало треть горизонта. Менсон не мог понять, как никто не замечал его! Он сам давно бы заметил, если б не пытки Ульяновой Пыли.

И Менсон забарабанил в дверь, крича:

— Опасность на пути! Пррредупредить владыку! Я должен!

Хороший способ, — сказала Пыль. Владыка верит твоей интуиции. Используй ее.

— Ночь, — сонно ответил часовой. — Спи, колпак. Днем доложишь.

— Поздно будет! Поздно! Опасность вперрреди! Стрррах!

— Ладно, позову твоего Форлемея. Скажешь ему, а он — владыке.

— Форлемей не сможет! Я должен прррямо владыке, только он поймет!

— Ну, конечно. Сказал — спи! Ночью в Адрианов вагон хода нет.

На рассвете, — согласилась Пыль.

— На рассвете? — спросил Менсон. — На рассвете отведешь?

— Спи! Утром посмотрим.

Спать он и не думал. Менсон сидел на полу, лицом по ходу поезда, и смотрел в разверстые пасти чудовища. Оно приближалось. Со скоростью пятнадцати миль в час. Как лошадь, идущая галопом.

При первых лучах солнца шут обрушил кулаки на дверь.

— Пррроснись! Ты обещал меня к владыке! Опасность близко!

— Чертов колпак, уйди во тьму… Лекарь разрешит — тогда пойдешь…

Ульянина Пыль нырнула вглубь его памяти, пронизала последние двадцать лет, раскопала то, что лежало ниже…

— Чертов колпак? Это ты, солдат, меня так назвал? — произнес дядя императора спокойно и вкрадчиво, даже с усмешкой.

— Тебя, — ответил часовой, слегка сбитый с толку переменой в голосе.

— Давай-ка проясним ситуацию. Я хочу увидеть своего племянника и предупредить об опасности, а ты мешаешь мне. Все ли верно, солдат?

После минутного молчания дверь отворилась.

— Идем, — буркнул гвардеец. — Но если владыка разгневается, ты сам виноват.