Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 [СИ]

Джоакин глянул вверх, на холм. Престольная Цитадель едва виднелась, черная на черном фоне. От нее ко дворцу, расчертив небо, тянулась тонкая серая линия: подвесной мостик. Он соединяет старую резиденцию императоров с новой, по этому мостику во дворец и перебрались Ориджины с передовым отрядом.

Остальное же войско замерло в ожидании у широкого парадного моста. Дальний его конец упирался в глухие железные ворота.

Весельчак подергал Джоакина за рукав:

— Мы это… В смысле, нас… Думаешь, нас вот так просто впустят во дворец? Мы тут постоим себе, а потом ворота распахнутся, и мы войдем?

У Джо это не вызывало сомнений: рано или поздно ворота дворца на острове точно откроются. Вот только кто выйдет оттуда — воины герцога или алые гвардейцы? Там, на острове, бьются лучшие кайры Севера. Но и дворцовая стража кое-чего стоит. К тому же она вооружена искровыми копьями и хорошо знает дворец. Кто возьмет верх?

— Там двое Ориджинов… — сказал Джо не слишком твердо.

Он-то видел этих двоих. Красавчик Деймон был ничего, но вот сам герцог…

— Думаешь, они справятся? — буркнул Весельчак. — Гм…

Леди Аланис хлестнула его по лицу нагайкой.

— Только посмей усомниться, тварь!

Весельчак ойкнул, потер лоб и выразительно глянул на Джо: говорил же я, одна печаль от этих леди…

— Гляди! Гляди! — крикнул кто-то.

Створки в стене дворца шевельнулись, пошли в стороны. Огни фонарей мелькнули в просвете, шаги застучали по мосту.

— Готовься! — рявкнул командир лучников, и тетивы издали дружный скрип. — А вы, на мосту, стоять! Покажите себя!

Человек, вышедший из ворот, повернул фонарь и осветил свое лицо. Насмешливо крикнул стрелку:

— Джон Соколик, ты не признал парня, что платит тебе деньги?

— Милорд герцог?.. Отставить, лучники! Отставить!

Кайр Хэммонд ринулся навстречу Ориджину.

— Милорд, нужна помощь?

— Расслабьтесь, друзья мои! — голос Ориджина звенел и подрагивал, будто в хмельной горячке. — Похоже, сегодня мы опять победили. Добро пожаловать во дворец Пера и Меча! Будьте моими гостями!

Повинуясь приказу Хэммонда, войско двинулось через мост в раскрытые ворота дворца. Двое Ориджинов шли навстречу потоку, и воины огибали их с двух сторон, как вода вокруг камня.

— Милый Эрвин!.. Слава Агате!.. — воскликнула Аланис и обняла герцога.

— Эй, эй, так нечестно! Я убил больше, чем он!

С этими словами Красавчик Деймон отнял девушку у Эрвина и сам стиснул ее в объятиях, прижав к залитой чужой кровью кольчуге. Герцог, недолго думая, треснул кузена по затылку так, что шлем сполз на брови.

— Может, ты кого-то и убил, зато весь план изобрел я! Учись работать головой, тогда тебя девушки полюбят!

Оба рассмеялись, и Аланис присоединилась к ним, обняв за шеи обоих Ориджинов.

— Дворец наш, наш! Мы в Фаунтерре! Мы — сердце Империи! Мы — лишь одна Звезда!

Джоакин стоял в трех шагах от нее с таким чувством, будто стоит на другом берегу Ханая. Не его слава, не его победа, не его радость. Он — мелкий человек. Намного меньше, чем был в Альмере, когда крал коня и зарабатывал еду, копая яму. На фоне чужого триумфа Джо стал совсем крохотным. Хоть кричи — никто не заметит. Он и сам бы себя не заметил, если бы смотрел со стороны…

— Лопатки нам, — сказал Весельчак и, к огромному удивлению Джоакина, был услышан.

Сам герцог обернулся к путевцам и переспросил:

— Как вы сказали — лопатки?.. Какое забавное выражение. Что это значит?

— Закопают нас, вот что… — опустив нос к земле, буркнул крестьянин.

— Отчего вы так считаете?

— Ну… император не простит, что мы его дворец взяли. У владыки отнять дворец и трон — все равно, что в душу нагадить. Какой же император без трона… Он и вернется отомстить. И приведет с собой целую армию, а нас только полтысячи… Да еще на острове — взаперти, как миленькие. Вот и говорю, лопатки нам будут.

— Заткнись! — рявкнул Джоакин. — Не слушайте его, милорд! Он просто глуп.

Эрвин покачал головой.

— У вашего оруженосца, сударь, завидное тактическое чутье. Его слова — чистая правда. Адриан, несомненно, вернется с войском. Но еще до того сюда явится полк алой гвардии, стоящий в предместьях Фаунтерры. И тысяча констеблей городской полиции, и все крепкие мещане, что любят императора, а таких, по меньшей мере, каждый третий.

Герцог кивнул на восток, где небо розовело, предвещая утро.

— Когда солнце окажется в зените, сюда, к мосту придут тридцать тысяч человек, чтобы устроить нам лопатки. Но знаете, в Первой Зиме меня ждет крайне уютный фамильный склеп, и я не имею ни малейшего желания умирать в столице. Так что хватит стоять, тьма сожри! Вперед, во дворец! Готовимся к осаде!

Начало декабря 1774г. от Сошествия

Флисс; Алеридан

Вера. Эта странная новая вера.

Сколько помнила себя, Мира верила во многое.

В то, например, что отец — самый смелый и достойный человек на свете.

В то, что дворяне правят миром, и потому обязаны быть умны и сильны.

В то, что государство создали Праматери, и Минерва — внучка величайшей из них. Здесь мало гордыни, куда больше — долга. Должна соответствовать, должна быть идеальна и непогрешима, иначе — позор. Она сама воспитывала себя строже, чем отец, — поскольку верила. По той же причине презирала и грызла себя за каждую промашку.

Верила в то, что ум и благородство — высочайшие добродетели. Благородство нуждается в службе, а ум — в упражнениях, потому Мира всегда обожала загадки и книги, и возможность быть полезной. «Доченька, ты так мне помогла», — звучало во сто крат приятней, чем: «Ты самая красивая!» Кстати, красавицей Минерва не была — это тоже часть веры. Слишком мало женственности, слишком много янмэйского холода.

Спокойно, почти без горечи, верила она и в то, что обречена быть одинокой. Проведет жизнь на верхушке метафорической башни, с высоты ума и происхождения глядя на мир внизу. Умрет молодой: от чахотки, как мать, или жертвою заговора, как отец. Эта вера помогла ей пережить самые темные дни: в пещерах монастыря, в пыточной Мартина Шейланда. Примерно так же, как привычка гулять по морозу спасает от простуд.

В богатом и жестком наборе ее убеждений недоставало одной лишь веры: в счастье. Зачем верить в то, чего не будет? Наивно, глупо.

Сейчас, лежа в комнате гостиницы города Флисса, она открывала для себя новую веру.

Было похоже на шарик света в груди — будто боги слепили снежку из солнечных лучей и поместили Мире под ребра. От шарика разливалось по телу особое тепло, какое бывает, когда вылезешь из проруби. Загорались щеки, жаркими иголочками покалывало в пальцах. Шарик рос, распирал грудь изнутри. Хотелось вдохнуть как можно глубже и засмеяться: со смехом часть света выплеснется, станет не так тесно.