Александра Лисина - Владыка

Линнувиэль непонимающе моргнул, а Белка просто играла. Но так, что в горле сам собой вставал тесный ком, сердце начинало неистово колотиться, а нечаянно разбуженная душа сладко замирала от восторга.

Карраш счастливо вздохнул и умильно наклонил голову, с трепетом внимая дивной мелодии, которую посмел испоганить дурной человек. А Белка при виде потрясенной толпы удовлетворенно кивнула, а потом проказливо улыбнулась, и мелодия плавно поменяла тональность. Она не стала резче или грубее, не потеряла чистоты звучания, не приобрела свойственную всем эльфийским песням плавность. И только поэтому пораженные до глубины души эльфы не сразу осознали, что нахальная Гончая и здесь не преминула испытать их терпение, потому как прекрасная колыбельная неуловимо перешла в знакомые до отвращения «Откровения лесной нимфы».

Карраш восторженно хрюкнул, предвкушая очередную забаву. Молчаливая труппа во главе с лютнистом обмерла, неверяще таращась на дерзкого сопляка. А одурманенная толпа лишь через пару долгих минут вышла из навеянной Белкой дремы и только тогда, шалея от чужой дерзости, осознала, что проклятая песня не просто исполняется в центре большого города, в который нередко заглядывают перворожденные, не только на главной его площади, не просто при полном аншлаге, но еще и на исконно эльфийском инструменте!

Аззар, сообразив, что тут сейчас случится, аж побледнел. Линнувиэль охнул и рванул вперед, пока никто из присутствующих не сообразил заткнуть расшалившуюся Гончую. Более того, приметил с другой стороны площади двоих светлых и совсем похолодел.

Но нет: прервать Белку ни один из смертных не решился — данное во всеуслышание слово не рискнул нарушить даже бард, который стоял ни жив ни мертв возле нее. Тогда как другие его соседи неожиданно начали пятиться к краю помоста, потому как первыми заметили неладное и со всей ясностью осознали, что кого-то сейчас будут медленно убивать.

До злополучного места они добрались одновременно: двое темных эльфов, мысленно костерящих мальчишку-Белика на чем свет стоит, и парочка светлых, которых невесть какими путями занесло на центральную площадь. Линнувиэль столкнулся с ними буквально нос к носу, всего в паре шагов от помоста, и мигом сообразил, что сулят Гончей их горящие глаза и перекошенные от ярости лица. Вернее, чем грозит бедным эльфам попытка прервать ехидно посмеивающуюся про себя Гончую. А потому молча встал рядом с приготовившемся к бою собратом и решительно встретился с полными ненависти глазами светлых.

Пространство вокруг перворожденных начало с поразительной скоростью очищаться, но ни темные, ни светлые этого, казалось, даже не заметили. Провокационная песня наконец смолкла. А громадный вороной гаррканец вдруг пригнул голову и, умело таясь среди толпы, неслышным крадущимся шагом скользнул меж разом окаменевших горожан.

На площади воцарилось зловещее молчание.

Эльфы остановились возле помоста, напряженно буравя друг друга глазами. Темные выглядели на редкость спокойными и откровенно игнорировали сопляка, взирающего на них со снисходительной усмешкой, но одновременно зорко следили за всем, что происходит вокруг, и успевали заметить каждое мало-мальски значимое движение в толпе. Тогда как светлые их собратья уже буквально кипели от злости и были готовы в любой момент ввязаться в спор.

При виде хитро улыбающейся Белки Линнувиэль и Аззар одновременно перевели дух. А затем приметили вынырнувшего за спинами светлых Карраша и усмехнулись: сейчас они были рады его видеть как никогда.

— Слышь, Дождик? — разрезал тишину, как ножом, ехидный голосок Гончей. — Как думаешь, кто из этих ушастых ринется убивать меня первым?

Лютнист вздрогнул всем телом и от неожиданности выронил свою лютню.

— Ох… — Она выразительно поморщилась от грохота. — Не мог потише уронить? Вот скажи: ты на кого бы поставил? На беленьких или на черненьких? Гляди: светлых двое, оба вооружены, злы как демоны и уже почти на грани. Темных тоже двое, у каждого по паре мечей за плечами и не по одному веку боевого опыта. При этом один по праву считается чуть ли не лучшим стрелком своего народа… а второй и вовсе маг. Так что ты думаешь? Кто из ушастых нас с тобой быстрее уделает? Спорю на сотню золотых, что белобрысые сорвутся раньше!

Лютнист испуганно покосился и шарахнулся прочь от дурака, рискнувшего во всеуслышание обозвать остроухих гостей «ушастыми». Сумасшедший! Ненормальный! Спаси и сохрани боги, только бы не заметили, что он рядом стоял…

Линнувиэль не моргнув глазом призвал непокорный огонь и с удовлетворением отметил, как светлые поменялись в лице, как наконец-то в их взглядах проступила осторожность: поняли, гады, что хранитель их в порошок сотрет вместе с половиной человеческого города. Причем никто из темных его не осудит. Неуважение к статусу хранителя проявлено? Еще какое — увели из-под носа добычу! Правящий дом оскорблен? До глубины души! А значит, ради восстановления поруганной чести можно и поступиться одним или двумя десятками тысяч чужих жизней. В том числе и парочкой светлых, которых темные на дух не переносят.

Молчание на площади несколько затянулось.

— Ну чего застыли, как головастики на льду? — возмутилась Белка. — Или все еще раздумываете, кто кому морду смазливую набьет? Так темненькие посильнее будут. Да, Дождик? Скажи, что они внушительнее смотрятся, чем эти два белобрысых сморчка?

Лютнист плавно осел на помост, а обомлевшая от подобной наглости толпа брызнула бы во все стороны, если бы могла пошевелиться. Но на присутствующих, как назло, словно столбняк напал — люди могли только судорожно сглатывать при виде творящихся ужасов, молча молиться своим богам и в панике ждать развязки. А она, как думается, не заставит себя долго ждать: или одни, или другие остроухие прирежут наглого пацана. Как пить дать — убьют, потому что не снесут они таких оскорблений.

— Беги, пацан, — неслышно выдохнул бородатый зазывала.

— Еще чего. Мне ж жуть как интересно, чем все это закончится!

В толпе кто-то застонал: нервы у всех звенели, как натянутые струны, кровь в жилах давно застыла от ужаса, уши заложило от неестественной тишины вокруг… а сопляк еще и масла в огонь подливает!

Но вот один из светлых наконец принял решение — скрипнув зубами, почти незаметно наклонил золотистую макушку и процедил:

— Уступаю вам эту дерзкую мартышку. Он весь ваш, благородные ллеры. Мы не будем мешать.

— Сам ты суслик! — немедленно возмутилась Белка, азартно болтая ногами в воздухе. — Линни, давай шлепнем этого гада, чтобы не распоряжался тут! Я ему не вещь, чтобы он меня кому-то отдавал, как куль с зерном! Только, чур, в морду двину я!