Роберт Шекли - Сома-блюз. Романы

- А другой?

- Его сбила машина. Два месяца в больнице.

- Не очень счастливая роль. Интересно, почему Клови выбрал меня.

- Потому что вы подходящего размера, - объяснила Иветт. - У нас нет времени заказывать новые костюмы. Особенно туфли. Их трудно достать за два-три часа.

- А что такого особенного в этих туфлях?

- У Клови есть теория о Шарле Бодлере и туфлях. Для Клови туфли - главный символ перемен настроения, которые испытывает Бодлер.

- Это фильм о Бодлере?

- Не совсем, - возразила Иветт. - Трудно сказать, о чем фильм Клови. Никто ничего не знает, пока Клови не закончит редактировать, и переснимать, и переснимать. Вы можете переодеться здесь. - Иветт показала на дверь.

- Иветт, - сказал я, - простите, но я не знал, где сегодня была назначена съемка.

- Ничего не случилось, - ответила она с таким видом, который ясно показывал, что очень даже случилось. И на минуту мне стало приятно. Она сердилась из-за моего опоздания, а это предполагало, что у нее что-то ко мне есть. Но, немного подумав, я понял, что любой был бы раздраженным, если бы ему пришлось простоять в течение всего обеда, встречая опоздавшего. Так что это не обязательно личное.

- Что-то произошло? - спросила Иветт.

- Нет, а почему вы спрашиваете?

- Потому что вы стояли здесь и очень долго смотрели в потолок, и я подумала, что у вас приступ или что-то в этом роде.

- Назовите это озарением, - предложил я. - Правда, что Алекс здесь?

- Ох, да. Он где-то здесь.

- Вы сказали, что я его ищу?

- Я сегодня с ним не разговаривала. Но я уверена, что мсье Клови сказал ему. Вам лучше начать переодеваться.

Я открыл дверь и вошел в маленькую прихожую. Иветт осталась на пороге. В дальнем углу стояла ширма, за ней я и начал переодеваться.

Когда я застегивал пуговицы на длинном черном пальто Бодлера, меня охватило жуткое чувство. В смятении я вышел из-за ширмы, чтобы заняться усами и гримом. Иветт стояла у дверей и выглядела легкомысленной и привлекательной в джинсах «луи» и белой рубашке. Темные волосы она собрала в «конский хвост». Над верхней губой выступили крохотные капельки пота, щеки зарумянились. Она выглядела такой свежей и полной жизни, как сама весна. Тут я резко оборвал поток своих мыслей. Потому что и вправду не знал, в какую катастрофу на этот раз втянет меня моя роковая ментальность.

- Мне хотелось бы встретиться с вами, когда закончится съемка, - сказал я.

Она одарила меня милой улыбкой, улыбкой, которая может ничего не означать. Улыбкой, которая появляется, когда все перед вами открыто и мир кажется полным надежды.

Затем из коридора донесся голос Клови, он звал ее. Иветт подошла ко мне и прижала к ладони что-то волосатое.

- Ваши усы, - сказала она. - Желаю удачи.

Отель «Лозан» находится на набережной Анжу на северной стороне острова Сен-Луи, почти на равном расстоянии от мостов Мари и де Сюлли. Когда я был Бодлером, то обычно жил здесь в маленькой комнатушке под карнизом крыши. Отсюда я смотрел на Сену, горделиво несущую свои воды, и находил, что контраст между многообразной изменчивостью реки и застывшими линиями набережных и мостов - это символ самого искусства. Дело было очень давно, до несчастного приключения с Жанной Дюваль.

И оно было несколько лет назад. А теперь, поскольку я, Бодлер, наслаждаюсь одним из все более редких периодов нормальности, я решил прийти сюда снова. Сегодня вечером регулярное сборище знаменитого Гашиш Клуба, куда приходит так много благородных особ, конечно, не потому, что одобряют курение гашиша, а просто очарованные нашей привычкой к нему, жаждущие поговорить с нами, поудивляться нашему бесстыдству, поклониться алтарю нашего разума.

Я поплотнее завернулся в свой длинный плащ, ночь стояла холодная, пригладил несколько торчавшие усы и вошел в отель.

Камера проводила меня по лестнице. Там стояла наш лидер, Президент, как мы ее называли, и приветствовала меня. Миновав ее, я поднялся по лестнице и вошел в тесную восточную комнату. Воздух в ней сгустился от дыма горевшего в камине угля и табака в трубках джентльменов из высшего общества и от множества свеч. Собравшиеся сидели на софах с длинными элегантными трубками в зубах, отдыхали на легких стульях, покрытых травчатым шелком и атласом. Между затяжками болтали, смеялись, спорили. Я наблюдал за ними, и мне казалось, будто они слегка дрожат, будто сами стали галлюцинацией, которую искали.

Я заметил моего дорогого друга Теофиля Готье, [40] Теофиль Готье(1811-1872) - французский поэт, писатель, критик. почему-то он оказался выше, чем я ожидал.

- Как дела? - спросил я его.

- Вечер только разогревается, - ответил он. - Обычная толпа. Вот на этой кушетке ты можешь увидеть Делакруа, Буассара с дурацкой шляпой на голове и братьев Гонкуров, [41] Эжен Делакруа (1798-1863) - живописец и график, глава французского романтизма; Жозеф-Фердинан Буассар де Буаденье(1813-1866) - французский художник, романтик, друг Бодлера; Гонкуры: Эдмон(1822-1896), Жюль(1830-1870) - французские писатели, по завещанию Эдмона в 1896 году основана Гонкуровская премия. которые, как всегда, щеголяют надменным видом.

- А кто этот толстяк с чашкой кофе?

- Мсье Бальзак. [42] Оноре де Бальзак(1799-1850) - французский писатель. Он приходит только ради беседы. Он говорит, что столько выпивает кофе и алкоголя, что у него развился иммунитет к воздействию Черного Дыма.

Краем глаза сквозь свет прожекторов я заметил, что Клови делает круговые движения рукой. Я истолковал их значение так, мол, он хочет, чтобы Готье и я походили по кругу, чтобы камера могла следить за нами. Я взял Готье под руку и медленно повел через комнату.

- А кто эти двое вон там? - спросил я, потому что двое мужчин только что вошли и суровым взглядом смотрели на происходившее.

- Тот, что слева, конечно, Вагнер, ты можешь определить это по его небрежному галстуку. А другой - восходящий молодой поэт по фамилии Рильке. [43] Рихард Вагнер(1813-1873) - немецкий композитор-новатор; Райнер Мария Рильке(1875-1926) - австрийский поэт. В подборе собравшихся тоже проявляется «метод Клови». Рильке не мог встретиться, к примеру, с Бодлером, потому что родился после смерти поэта.

Вагнер и Рильке подошли к нам. Камера повернулась к ним.

- Алекс, ведь это ты под бородой, правда? - почти не шевеля губами, прошептал я Готье.

- Кто бы говорил, - ответил Готье. - Черт возьми, как поживаешь, Хоб?

- Я? Я прекрасно. Но, черт возьми, как ты? И, дьявол тебя побери, куда ты исчез?

- Позже поговорим, - сказал Алекс. - Откровенно, старина, я очень рад тебя видеть.

Вскоре Клови закончил съемку. Внизу в зале приемов устраивалась вечеринка для съемочной группы, это один из автографов Клови. Я снял костюм, избавился от грима и спустился вниз, постепенно теряя привилегии, какие были у Шарля Бодлера. Но я напомнил себе, что совсем не так ужасно быть добрым старым Хобом Драконианом, особенно когда он на грани завершения дела.