Анна Платунова - Академия Пяти Стихий. Искры огня [litres]

– Сынок, – начала мама, но я поднял руку, опережая ее слова.

– Ничего не нужно, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Когда-нибудь мы поговорим. Но не сегодня. Я прошу заказать для меня повозку в Академию на утро. Вы не откажете в этой просьбе?

Я обращался к ним обоим, а смотрел прямо перед собой, на стену, на портреты моих чопорных предков. Некоторые холсты потемнели от времени. Я с детства видел все эти лица, знал их по именам. В замке даже хранится рукописная книга, где прадед постарался описать наиболее значимые деяния представителей рода Маринер. Но на самом деле они ничего не значили для меня: просто лица, просто имена. Я никогда не понимал, почему надо придавать столько значения долгу перед семьей.

…Одно из ранних воспоминаний: я стою у портрета пожилого господина. Уже потом я узнал, кто он и чем знаменит, а сейчас с холста на меня смотрит насупленное и не слишком симпатичное лицо: любоваться тут нечем. Отец спрашивает о чем-то, но я, поглощенный своими детскими фантазиями, отвечаю на его вопрос совсем не то, что он ожидает услышать.

– У дяденьки гусеницы вместо бровей.

У предка действительно отменно лохматые брови, что делает их похожими на волосатых гусениц.

– Раннитар!

Гневный окрик отца застает меня врасплох, так что я отступаю на пару шагов. Но тут мама опускается рядом со мной на колени, проводит прохладной рукой по моему лбу. Какие у нее ласковые, добрые глаза.

– Ран, мой мальчик, помни о том, что ты наследник великого рода. Ты ведь не станешь расстраивать папу?

– Не стану, – шепчу я послушно. Больше всего я не хочу расстраивать маму. Я удивлен, почему этот незнакомый мужчина на портрете так важен, но если мама просит – ладно…

– Ты устал, сын! – Голос отца выдернул меня из воспоминаний. – Отдохни, а завтра поговорим.

– Завтра меня здесь не будет, – ответил я.

Родители знали, что я всегда держу свое слово и не разбрасываюсь обещаниями просто так.

Я сказал ей: «Ни о чем не волнуйся…» И чего теперь стоит твое слово, Ран?

Не знаю, что отразилось на моем лице, но мама принялась плакать.

– Мне жаль, что расстроил тебя, – сказал я. Поднялся и ушел в комнату.

Не знаю, как дождался утра. Едва рассвело, спустился к крыльцу: повозка ждала меня. Они поняли, что, если не выполнят моей просьбы, я уйду в Академию пешком.

Мама сбежала следом и застыла у выхода, закутавшись в шаль.

– Ран…

– Иди домой, мама. Холодно.

В Академии меня ждала новость, которая затмила собой даже мою несостоявшуюся свадьбу.

Кора Флогис получила магию. Позже Димер рассказал мне, что, очнувшись вчера в саду, она сама построила портал и перенеслась в Академию.

Только об этом и говорили сейчас все, кого я встречал. Вполголоса, будто не смея поверить в то, что такое вообще возможно. Одно дело, когда читаешь о подобных чудесах в древних книгах – в те давние времена чего только не происходило. Даже пустышки становились магами. Но так, чтобы невиданное превращение произошло практически у всех на глазах, такого еще не бывало.

«А я верил?» – спросил я себя. И с облегчением понял, что могу не кривить душой, отвечая на этот вопрос: да, верил. Иначе не стал бы даже пытаться.

Но как ей сейчас, должно быть, тяжело, моей маленькой смелой девочке…

Не знаю, на что я рассчитывал, когда взбежал на верхний этаж корпуса огневиков и постучал в дверь. В первую очередь, конечно, просто хотел ее увидеть – живую и здоровую. А потом уже постараться что-то объяснить.

Кора открыла дверь. Ее волосы были черны, как вороново крыло. И глаза из-за этого теперь казались пронзительно-синими. А в губах ни кровинки.

– Корюшка… Твои волосы…

Она подняла на меня усталый взгляд, и я просто физически ощутил, как царапнуло ее это ласковое прозвище. Я ведь и тогда, когда пришел сообщить о разрыве, продолжал ее так называть.

– Кора, – поправила она. – Здравствуй, Ран. Ты извини, но мне сейчас некогда разговаривать: магистры ждут… Кажется, я всех на уши поставила. Волосы, да… Так получилось. Знаешь, магия проснулась.

– Я знаю.

Я был уничтожен, разбит. Она стояла в шаге от меня, но была далека, как никогда. Ничего не хотелось мне сильнее в этот миг, как обнять ее, прижать к себе, согреть. Лишь бы только в ее взгляде затеплилась жизнь. Но уже понимал – не позволит.

Моя девочка… Как же я тебя люблю. Что мне сделать, чтобы вернуть тебя?

Она открыла дверь ровно настолько, сколько достаточно было для разговора. Не пригласила меня зайти. Она ждала, пока я уйду. А я все никак не мог придумать, какими словами ее можно удержать.

Любые объяснения будут выглядеть жалко. Кора и так все знает, но, видно, не считает амулет достаточным основанием для предательства.

– Кора, я люблю тебя!

Если бы можно было отмотать время назад! Как я был глуп… В ту ночь я должен был повторить эти слова тысячу раз, перемежая их поцелуями. Я люблю тебя, Кора Флогис. Я люблю тебя.

На ее лице на мгновение мелькнуло то доверчивое, милое выражение, которое всегда вызывало во мне волну нежности. Глаза распахнулись, тонкие брови сложились забавным уголком. И вновь передо мной моя маленькая Корюшка, которая едва может удержать в руках меч. Наверное, иногда я был слишком суровым наставником. Помню самую первую нашу тренировку и мой жесткий голос: «Нападай!» Тогда она впервые так на меня посмотрела.

Но вот она закусила губу, пряча нахлынувшие чувства. Она больше не верила мне. Я могу хоть на всех поворотах кричать: «Я люблю тебя», – для нее это теперь подобно шуму ветра: пустой звук…

Моя маленькая. Что же я натворил.

– Конечно, ведь мы друзья, Ран, – сказала она.

Погода стояла как никогда теплая. И студенты, и преподаватели с тревогой вглядывались в наливающееся синей краской небо: первые признаки надвигающейся весны как всегда будоражили сердце. У нас оставалось совсем мало времени. Гроза может случиться в любой день, в любой час. Но пока не сегодня.

Я знал, что Кору сняли с занятий. Теперь с ней проводили индивидуальные тренировки. Магистры боевых заклятий всех четырех стихий с утра до ночи занимались с ней, пытаясь за месяц передать те знания, на изучение которых обычно уходит шесть лет. Невозможно. Но они, вероятно, придерживались мысли о том, что лучше дать что-то, чем совсем ничего.

Я всегда издалека замечал ее черноволосую головку. Иногда она шла с Витой и Норли и даже улыбалась. Иногда одна, и я видел, как сильно она устала. Но она всегда шла, распрямив плечи, так, словно уже отправлялась на битву. Мой несгибаемый маленький воин.

В ее руках я часто замечал «Устав Академии», в любую свободную минуту она открывала его, иногда даже застыв над тарелкой в столовой, и я видел, как ее губы беззвучно шевелились, будто она что-то учила наизусть.