Анна Платунова - Академия Пяти Стихий. Искры огня [litres]

– Не трогай людей! Убивай бестий!

Я успела увидеть, как огромные тела, расположившиеся на недосягаемой высоте, начали медленно снижаться, прямиком к смертоносным бестиям, что давно поджидали их на земле.

Я сделала все, что было в моих силах. Мы все это сделали. Мы победили.

Наверное, потом про эту битву будут слагать легенды и песни. Ее станут изучать на уроках «Истории магии». Может быть, она даже получит какое-нибудь красивое название, что-то вроде «Противостояние девятерых».

И хотя весна только началась и все битвы еще впереди, а танатосы, найдя проход в наш мир, теперь будут появляться несколько лет подряд, но я точно знала, что они нам не страшны.

Танатос, который еще несколько минут назад внушал ужас, скользнул по краю защитного купола, всей своей мощью обрушившись на землю. Упал и затих, не пытаясь даже пошевелиться, когда бестии, быстро и деловито, как муравьи, обнаружившие добычу, принялись рвать на части его тело. Я не стала смотреть.

– Мы победили, Ран! – крикнула я, оборачиваясь.

Ран лежал на камне без движения, раскинув руки. Кровь продолжала струиться из пореза.

– Ран!

Я кинулась к нему, зажала рану. Я чувствовала, как под пальцами бьется пульс, но он бился быстро и неровно. Только бы не было слишком поздно!

Я плакала, целовала побелевшие губы и звала, звала его, пока мой голос не охрип.

Фрост, который первый прибежал на помощь – он, оказывается, вернулся почти сразу, – рассказывал потом, что мои пальцы едва удалось разжать: так крепко я вцепилась в Рана. Магистр Толли и требовал, и уговаривал отпустить, но я только плакала и звала, плакала и звала…

День выдался жаркий и солнечный, как, впрочем, все лето. После весенних битв наступил период затишья. Грозы, конечно, еще прогремят, и танатосы вернутся, но самое страшное осталось позади. Теперь-то я знала, как с ними управиться, и таких кровопролитных схваток, как та, самая первая, когда погибло больше всего людей, уже не случится.

Мы оплакали своих мертвых, мы простились и жили, сохранив в памяти их имена. Сегодня семья Флогис и семья Маринер собрались в саду за одним столом в честь праздника богини Солнце. Это веселый праздник, когда оставшиеся в живых прославляют жизнь. Это грустный праздник, потому что этой весной смерть пришла во многие дома.

Я обвела взглядом сидящих за столом. Мои родители, родители Рана, сестры, Фрост. По негласной традиции, печалиться на празднике нельзя. Мы все очень старались улыбаться. Брида с Гретой на два голоса спели песню собственного сочинения, в которой во всех подробностях рассказывалось о том, что сделают стихийники с танатосами, когда те заявятся в следующий раз. Слова в песне были не вполне приличные, но мама улыбалась, слушая ее, и поэтому никто не стал читать сестрам нотаций.

А чуть позже, когда совсем стемнеет, мы пойдем зажигать ритуальные костры и творить огненные иллюзии. Я уже знала, какой образ создам.

Но сейчас было еще слишком светло, и я выскользнула из-за стола. Направилась к беседке, где осенью Ран обнимал меня, согревая. Села, любуясь на синие, тихие воды озера. Ласковый ветер играл с волосами, и я закрыла глаза, подставив лицо под его нежные прикосновения. Ветер теперь всегда ласков со мной, больше он не станет пытаться столкнуть меня с крыши.

Я невольно вспомнила день перед отъездом в Академию. Кажется, это случилось вечность назад. Тогда я даже представить не могла, как все обернется… Прошло всего несколько месяцев, а словно бы лет. Я казалась себе совсем взрослой. Нет больше маленькой Коры Флогис – испуганной и одинокой девчонки. Хотя, может быть, я уже тогда была той, кто я есть: ведь не зря пообещала себе не сдаваться.

Мы все повзрослели этой весной… Но Димер навсегда останется третьекурсником. Никогда не закончит Академию, не заведет семью. Никогда не назовет меня Корявкой… О, мой несносный, мой прекрасный брат…

Я поняла, что плачу, и была рада, что ветер почти сразу высушивает слезы на щеках. Когда я вернусь за стол, не хочу, чтобы мама увидела мои покрасневшие глаза. Ей и так тяжело, и мы договорились, что весь вечер будем смеяться и шутить, только чтобы отвлечь ее от тяжелых мыслей. А если кому-то совсем невмоготу, то пусть выходит из-за стола и идет прогуляться. Так я и поступила.

Правда, у меня была еще одна причина прийти в беседку. Вымученное веселье так меня вымотало, что Ран, сидевший напротив, обо всем догадался. Он тронул меня под столом за руку, а потом, когда никто не смотрел, сложил ладони домиком. Еще с осени это был наш тайный знак – «Встретимся в беседке». Я незаметно кивнула. Ран, придумав предлог, ушел первым, а чуть погодя и я выскользнула из-за стола.

И куда же он теперь запропастился, интересно знать? Хотя я даже рада была немножко поплакать, спрятавшись ото всех.

Я почувствовала, как его ладони легли мне на плечи, и следом ощутила, что Ран наклонился и прикоснулся губами к ямочке на ключице, а потом, когда я обернулась, поцеловал в губы.

– Соленые, – сказал он. – Плакала, моя рыбка.

Я неопределенно приподняла плечи. Но он и не спрашивал. Сел рядом, притянул поближе, обнял, соединив руки на моей талии. Хотел меня согреть – от озера тянуло прохладой. Все время забывал, что мне теперь никогда не бывает холодно, а я не напоминала. Я провела пальцем по тонкой линии шрама, белевшего на загорелой руке, и любовь, и нежность вновь заполнили меня всю целиком. Мне больше ничего не нужно в жизни – только этот теплый летний вечер и Ран. Живой. Живой. Живой. Иногда я повторяла это как заклинание.

А иногда случались минуты, когда я, даже зная, что все обошлось, чувствовала жгучее желание бежать к нему, где бы он ни был, только для того, чтобы прикоснуться и почувствовать его тепло, услышать его дыхание.

На моем пальце блестело колечко с голубым камешком. Я все же его приняла и даже нашла в себе силы простить родителей Рана. Вот только дату свадьбы еще не назначили. Теперь ни к чему торопиться, мы еще слишком молоды, и впереди целая жизнь. Хотя родители настаивали провести церемонию во время праздника Примирения, а мы не спорили. Нам было все равно когда: сейчас, через год или через несколько лет, ведь наши жизни и так принадлежали друг другу без остатка.

Мы не разговаривали, но иногда молчание может выразить больше, чем слова. Вот так бы, обнявшись, сидеть до заката, но я не хотела заставлять маму волноваться. Ничего, это не последний вечер.

– Пойдем? – вздохнула я.

Ран кивнул и поднялся, подавая мне руку. И тут мы увидели две детские головки, скрытые кустарниками шиповника. Две пары любопытных глаз наблюдали за нами. Дети, заметив, что мы их обнаружили, пустились было наутек, но Ран окликнул их по именам – он узнал дочерей садовника.