Вероника Баранова - Налог на голос

Площадь замолкла. Эхо слов Магистра разнеслось по городу, заметалось меж каменных стен, бросилось, казалось, в каждый дом, долетело до каждого переулка. Но всё замирает в этом мире — рано или поздно, и даже звуки. Наступила тишина.

Магистр, стоявший около центра площади, холодно улыбнулся. А затем сделал лёгкий жест правой рукой.

Когда на площадь вывели осужденного, народ снова всколыхнулся, зашумел. Но взгляд выцветших глаз Магистра с узкими, как острия иголок, цепкими зрачками блуждал по всей площади, и там, куда смотрел Магистр, устанавливалось неловкое молчание.

Осужденный не выглядел подавленным и побеждённым. Казалось, он не чувствовал тяжести оков на своих запястьях, жжения незаживших ссадин и царапин на руках и на лице. Он взглянул на людей, в их полные растерянности глаза, и его губы дрогнули в улыбке.

— Это же Бард, — полетел шелестящий шёпот по толпе. — Бард из Края Зелёных холмов!

Затем послышались шепотки — сначала непонимающие, затем недовольные, затем снова — недоуменные.

— Как же так? — слышалось из толпы. — Разве это возможно?

— Тому, кого Орден признал виновным, нет пощады, — сказал Магистр, и его голос был, как всегда, громок, но глух. — Однако если кто-то хочет оспорить решение Ордена, мы дадим этому человеку возможность говорить. Кто желает возразить?

И снова — молчание. Только эхо стучится в каменные стены.

— Возражений нет, — отметил Магистр. — И это значит, что приговор будет приведён в исполнение.

Бард как будто не слышал слов, суливших ему смерть. Он продолжал светлым взглядом смотреть на площадь, на народ, на город Тёмных башен в целом — так, словно в этом городе не было ненавидящих его, словно эти люди пришли не упиваться его болью, словно на этой площади не суждено было ему проститься с землёй.

К Магистру подбежал невысокий человек в тёмной мантии и, почтительно поклонившись, зашептал что-то. Магистр поморщился, но кивнул и отправил человека назад.

— По закону положено, чтобы была исполнена последняя просьба осужденного. Что ж, Бард из Края Зелёных холмов, проси, — Магистр усмехнулся. — Если сможешь.

Бард вздохнул, и тут же черты его лица едва заметно исказились выражением боли. Но уже через миг этого не было видно.

— У него же голос сорван, — почти неслышно донеслось из толпы, и по площади пронёсся изумлённый ропот. Теперь ясно было, как цепным собакам Магистра удалось схватить Барда, которого делал неуязвимым и свободным его чистый и ясный голос.

На слова о сорванном голосе Бард чуть виновато и болезненно улыбнулся, но отрицательно покачал головой.

— Так что, осужденный? — ехидно обратился к нему Магистр. — Есть у тебя просьба? Или ты, уже признавшись в том, что голос твой не был подчинён нашим законам, решил хотя бы теперь замолкнуть?

— У меня есть просьба, — еле слышно произнёс Бард, без страха глядя в глаза Магистру. — Я хочу напоследок… спеть.

Стоявшие в стороне люди в тёмных мантиях Ордена глухо рассмеялись. Магистр тоже ухмыльнулся криво, блеснув клыками:

— Ну, что же… Пой, если тебе это угодно.

Площадь замерла.

Бард молча стоял в самом центре, глядя вверх — туда, где быстро бежали по весенней бескрайней сини лёгкие, как пена, белые облака, и яркое, но не слишком тёплое солнце струило свой свет вниз. Было слышно, как там, в этой свободной выси шумит ветер, как трепещут его незримые крылья, рассекая прозрачный воздух.

Тихий голос вплёлся в этот шум. Не прорезал, не перекрыл — вплёлся. И полились звуки — негромкие и лёгкие, но светлые, без ноты сомнения, без капли обречённости.

Это были звуки о небе и травах, о воздухе и солнце, о дорогах и городах, обо всём, что смог охватить взор певца за недолгую его жизнь, и о том, чего не видели его глаза, но знало его сердце. Мир, построенный из звуков, был сложен и многомерен, но в то же время ясен и прост — как отражение его в капле чистой утренней росы.

Это была молитва о тех, кто счастлив, найдя свою дорогу, и о тех, кто сбился с выбранного пути, молитва о всём сущем, о прошедшем и о будущем. Это был гимн всему, что свершается, ибо всё свершающееся ведёт к свету — так или иначе. Это была песня.

Бард смотрел вверх и даже не пел, а будто подпевал ветру.

Или… ветер подпевал ему?

Ветер подхватывал всё ещё слабый голос Барда и бережно нёс этот голос в мир. И голос словно становился сильнее, креп, и эхо вторило ему, и песня летела по воздуху, проносилась по улицам, не останавливаясь в тупиках, не дробясь о стены. Вскоре уже казалось, что весь город поёт — одну песню, песню жизни и света.

Магистр, растерянно глядевший на Барда, зажал уши руками и завопил:

— Молчать!

Но это видно было только по его губам — слов Магистра никто не слышал, да и не смотрел на него уже никто. А Бард допевал последние строки песни, и ветер уносил их ввысь, к солнцу.

Когда замолк голос певца и Бард посмотрел на город счастливо-пьяным взглядом, Магистр с исказившимся от ярости лицом отдал последний приказ стражникам.

Те не сдвинулись с места. Более того, люди на площади теснее сомкнулись, и теперь в глазах их не было удивления и ужаса перед Орденом.

Магистр быстро понял, что повторить приказ для него теперь равносильно самоубийству. Позже народ этого города пожалеет о том, что посмел ослушаться решения суда, но в данный миг ни жалости, ни боли нет в этих сердцах, а есть только чувство цвета крепкого зимнего льда.

— Хорошо, — прошипел Магистр, оглядывая площадь, перед которой теперь был бессилен. — Сегодня… Свершилось чудо, угодное Высшему. И Орден благородно дарует жизнь Барду из Края Зелёных холмов. Отпустите его.

Не глядя на запястья, до крови растёртые оковами, но ощущая их свободу от железной тяжести, Бард прошёл через площадь — народ расступился перед ним. Верно, сейчас не только люди — вода уступила бы дорогу певцу. Он прошёл не совсем твёрдым шагом, с болезненным блеском счастья в глазах глядя сквозь всё.

Уже на одной из улиц чувства покинули Барда, и он упал на камни мостовой.

Горячим пыльным полотном дорога ложилась под ноги путника.

У обочин качались высокие травы с мелкими золотистыми кисточками цветов, оставляющих невесомую, как сам солнечный свет, пыльцу на одежде. По обе стороны от дороги тянулись бескрайние поля этой травы, похожие скорее на море своим свободным шумом, переливчатостью сухих блестящих стеблей, которые клонились под ветром. По полю пробегали волны — от дороги и до бесконечности.

Бард шёл спокойно и полной грудью вдыхал воздух, насыщенный неяркими запахами трав. Как парус, трепетал на ветру чуть выцветший зелёный плащ. Идти против ветра Барду нравилось — впрочем, какой Бард не любит идти против ветра?