Галина Гончарова - Зеркало надежды [СИ]

А поди ж ты…

Маркиз Торнейский написал в столицу и говорил при встрече с канцлером, но… ничего не было известно. Тишина и покой.

Леонар с себя вины не снимал, но клялся и божился, что разведка ничего не доносила. Хотите, ваше величество, рубите голову, а только есть у нас предатели, есть…

Его величество это ожидаемо не утешило, но менять сейчас канцлера?

Вводить нового в курс дела?

Некогда! Не до того…

И его величество принялся отдавать приказания.

Объявить всеобщую мобилизацию.

Подтянуть войска к границе.

Перехватить, остановить, не пустить…

Разослать голубей по всем крепостям. И…

Маршала к королю!!! Немедленно!

Канцлер вылетел из кабинета, словно под зад пнутый. Слуги метнулись на поиски маршала. А его величество посмотрел на Тальфера.

Вообще, король должен быть несгибаем и властен, но…

Принц был где-то в городе, а король – тоже человек. Он не может быть символом двадцать четыре часа в сутки, ему иногда тоже надо выговориться. Перед человеком, которому все безразлично, кроме обожаемых цифр.

– Мы справимся? Что у нас по финансам?

Набег – это ведь в первую очередь расходы. На войска, на продовольствие, фураж… на все.

Барист принялся излагать цифры. Которые знал на память.

Он понял, что королю это не так важно, просто его величеству надо собраться с духом… и высказать что-то такое. Что-то, на что не хватает сил даже у короля.

Вторжение?

Да, это бы подействовало на короля, но не так сильно. Аллодия сильна, и они бы справились… маркиз Торнейский…

Восьмилапый!

Барист сообразил, в чем дело. Но…

А, семь смертей не увидать, а одной не миновать.

На плечо королю, который сидел за столом, сгорбившись в кресле и прикрыв лицо, легла мягкая ладонь. Барист Тальфер обычно не позволял себе таких вольностей, но сейчас…

– Он справится, ваше величество.

– Сорок тысяч человек. Сорок. Тысяч.

– Это степняки. Они не умеют воевать, государь.

– Сорок тысяч.

Что мог сказать Барист?

Да только одно.

– Ваше величество, давайте созывать войска. Раньше начнем, раньше поможем маркизу.

Остеон с трудом вытащил себя из кресла, подошел к окну. Проклятая слабость после приступа, и виски до сих пор ломит…

Сто человек гвардии. Маркиз…

Где-то там, где едет Шарлиз Ролейнская, где идут сорок тысяч степняков, где граница…

Брат воинственный, Сестра милосердная, сберегите моего брата!!!

Остеон знал Рида.

Маркиз не полезет в лобовую атаку, а задержать врага, измотать, дать время…

Интара подлая речушка, она течет по оврагу, по полям, лесам, перелескам, там подходящие места для партизанской войны. Рид обязан уцелеть, должен!

Война…

Никогда не знаешь, что, как, где…

– Где маршал?

– Я сейчас, ваше величество…

Барист выглянул за дверь, и заговорил со слугами.

Остеон молча молился.

– Ваше величество?

Маршал, Артан Иллойский, вошел быстрым шагом.

– Мне сказали… ваше величество?

Остеон взял себя в руки. Кто бы сомневался, весь дворец уже в курсе.

– Маркиз, если вы уже знаете про степняков… объявляйте мобилизацию, собирайте войска…

– Да, ваше величество.

– Выступайте, как можно скорее.

– Слушаюсь, ваше величество.

– И… возьмите.

Король открыл стол.

– Ваше величество!

Маркиз ахнул, увидев эту вещь.

– Приказ отдаст Барист.

Вещь в руках у короля была личной королевской данзой. [2] Ближайший аналог в русском языке – пайцза, прим. авт .

Золотая пластинка, выполненная в форме королевского герба Аллодии. Единственное отличие – громадный черный камень, вделанный посередине в золото. Своего рода отличительный знак, благодаря которому данзу нельзя было подделать или подменить. Таких камней и было-то всего шесть штук. Корона, скипетр, кольцо, нагрудный медальон короля и две данзы.

Золотые пластинки.

Неограниченная власть на территории королевства.

Человек, которому доверили данзу, мог распоряжаться так, словно сам король стоял на его месте. Ему не могли отказать ни в чем, кто же отказывает королю? Более того, он мог начать или закончить войну, казнить или миловать… он был волен в жизни и смерти людей, как сам король. Одно слово…

– Это вам, маркиз. Единственный, кому вы ее можете отдать – маркиз Торнейский.

– Да, ваше величество.

Остеон помолчал пару минут.

– Он сейчас там.

Маркиз дураком не был.

– Ваше величество, я все сделаю, чтобы ему помочь.

Остеон молча кивнул. Горло перехватило.

Маркиз вышел. Барист, незаменимая голова, уже подготовил проект приказа. Остеон пробежал его глазами, все правильно. Мобилизация, война, большая королевская печать, осталась подпись…

– Прикажи отдать маркизу.

А оставшись один, опять уставился в окно.

Брат светоносный, Сестра милосердная, спасите моего брата…

Аллодия, неподалеку от р. Интары

Каган Хурмах оглядел свое войско.

Как и положено кагану, он передвигался на платформе, которую тянули вперед быки. Испокон веку так заведено, нищета и рвань пешком, простые степняки, чикан , верхом, знатные, дакан , в колесницах, а каган – на платформе. Вызолоченной и разукрашенной, чтобы все видели его знатность и богатство.

И – бесстрашие.

Ясно же, что на платформе передвигается каган, сюда будет нацелен удар врага, но правитель страха не ведает. Хотя это было сказано не о Хурмахе.

Он знал, что такое страх.

Не за свою жизнь, нет… За другое.

Хурмах был третьим из шести братьев. И где теперь остальные сыновья его отца?

Нет их…

Ушел в небытие книгочей Бурат, ушли в небытие сладострастники Чихей и Журмей, погибли храбрые Арват и Санат. Всех унесли кого клинки, кого болезни. Всех…

И даже своей подушке не признавался Хурмах в том, что причиной трех смертей был он сам.

Хурмах хотел величия для своей страны.

Прекрасна и многообразна степь, обильный в ней поля, тучны стада, изобилен приплод в них, но кто сейчас считается со степью?

Никто.

Их превратили в собак, сидящих в конуре, загнали, как волков, и не выпускают за кольцо сторожевых башен. Хурмах искал способ это изменить и нашел.

Всегда, везде два понимающих человека смогут договориться.

Вот он, человек, который его понял.

Сотник Давель.

Сейчас он не сотник, он личный кал-ран самого кагана. И когда наступит момент дележки добычи, Хурмах щедро одарит союзника.

Давель неглуп, именно он привез наложницу, прекрасную, словно луна, но больную дурной болезнью для Журмея, он помог устроить засады, в которых сгинули Арват и Санат…

Именно он.

Кое-что сделал и сам Хурмах, но это сейчас неважно. Важно то, что его признал Круг. Его имя выкликнули перед кострами, как и полагается по старинному обычаю, а на его призыв откликнулись храбрые воины, и сейчас он собирается пощупать мягкое подбрюшье Аллодии.