Елизавета Дворецкая - Огненный волк, кн. 1: Чуроборский оборотень

Утром все займище было в волнении. Пришел четверг, Перунов день*, самый подходящий день для изгнания нечисти и нежити. Мужчины по очереди прыгали через костер на дворе, чтобы можжевеловый дым пропитал их одежду и не подпустил упыря близко. Три мужика сходили в лес и вытесали там крепкий осиновый кол. Женщинам и детям запретили выходить не только за ворота, но и из домов – под крылышком у чуров безопаснее. Приближался полдень, и мужчины отправились к поляне над Белезенью, где неделю назад зарыли чужого мертвеца.

Земля над могилой была взрыта и перемешана с углем, значит, мертвец выходит.

– Огонь, огонь давайте! – суетился Взимок, стараясь сдержать дрожь. – Не топчитесь близко, только разбудите его зря!

Неподалеку от могилы развели огонь – под его защитой было чуть поменьше страшно. Самый крепкий из мужчин-Моховиков, Поярок, взял приготовленный кол с обожженным острием и встал наготове, а двое других принялись осторожно раскапывать могилу. Было тихо, только ветер гудел в близком лесу. Ветер метался, дым от костра кидало из стороны в сторону, он лез в глаза и в горло, мужики морщились, утирали глаза рукавами, но даже браниться вслух не смели.

Вдруг один из копавших охнул – земля на дне ямы под лопатой чуть шевельнулась, словно ее толкнули изнутри. Все замерли.

– Ройте! Ройте живее! – шепотом визжал Взимок, теребя конец бороды, от испуга и возбуждения приплясывая на месте.

Мужики принялись копать еще быстрее, торопясь скорее покончить с этим жутким делом. Поярок крепче сжал кол. Лопата зацепила край ткани или шкуры – в грязи трудно было разобрать. Видны стали очертания человеческого тела, и оно было заметно крупнее того умершего кметя, которого положили в эту могилу неделю назад.

И вдруг тело дернулось, подпрыгнуло и вылетело из могилы, расшвыривая комья грязи и мокрой земли. Мужики с криками попадали на землю, Поярок вскинул над собой кол, словно хотел им защититься. Мертвец, весь в грязи, раздутый, как лесной клещ, кое-как обмотанный остатками рваной грязной одежды, выскочил на поверхность и сразу встал на четвереньки, с его отвисших губ капала пенистая слюна, несло дурным запахом гниющего трупа, застоявшейся крови, холодной сыростью осенней земли.

Отскочив от ямы, мертвец так же на четвереньках бросился бежать к лесу, не тронув никого из людей; одни из них орали без памяти, другие онемели от ужаса. Мертвец бежал быстрее лошади и почти сразу скрылся в лесу, только его дурной вой долго еще доносился издалека, подхваченный мелкой лесной нечистью, не залегшей еще в зимнюю спячку.

Не скоро Моховики пришли в себя. Постанывая, они поднимались на ноги, тревожно озирались, дрожащими руками пытались отряхнуть грязь с одежды и лиц.

– Что же ты его… не тыкнул? – заикаясь, спрашивал Взимок у Поярка.

– Да он… того… больно скор… – бормотал Поярок, одной рукой опираясь на кол, а второй потирая горло, как будто его кто-то только что душил. – Кто ж знал, что он так скакнет… Сам никого не тыкнул, и то слава чурам…

Один из мужиков подошел к яме и опасливо заглянул. Сквозь осыпавшуюся землю проступало темное пятно свернувшейся крови. Мороз продрал каждого, кто это заметил. Вот отчего упырь так вырос – задрал кого-то. Кого, из какого рода? Как далеко он уходит за ночь?

– А здоровый-то! – постепенно отходя от страха, толковали мужики. – С бычка! С медведя! Такой и медведя завалит! А бежал-то! И конем не догнать! Где ж он теперь?

Взимок огладил бороду.

– Здоровый, да, – озабоченно протянул он. – И колом такого не взять! Такого только рогатиной! Видно, без Оборотневой Смерти нам не обойтись!

Снег выпал и растаял, опять выпал и опять растаял. Зимерзла то подступалась ближе, то снова отступала, отброшенная молчаливым упрямым Трояном*, не желавшим отдавать земной мир во владение скупой злобной старухе. Но Перун Громовик уже спал зимним сном в густой грозовой туче, и руки его непреклонного брата слабели, секира уже не так уверенно грозила белым ездовым волкам Зимерзлы, и ей все чаще удавалось подсыпать снега на грудь Макоши-Земли. Как голодная собака, Зимерзла подкрадывалась, жадно отрывала по куску от светового дня, от тепла слабеющего солнца. В борьбе полуколов* земной мир был похож на линяющего зверя, носящего на себе остатки старой и начало новой шубы.

В лесах, на полях и лугах было пусто и тихо, а в Чуроборе на княжьем дворе, напротив, начиналось оживление. После сбора урожая пришла пора собирать княжескую дань. Князь Неизмир сам ходил в полюдье* редко, раз в три-четыре года, – берег небогатое здоровье. В эту зиму он тоже оставался дома. Вести полюдье предстояло его младшему брату, Светелу.

Несмотря на молодость, Светел уже был уважаем как толковый советчик и надежный помощник князя. В Чуроборе к нему относились хорошо, и он, благодаря своему знатному роду, уму и отваге, с большой вероятностью мог бы вслед за братом стать новым чуроборским князем. Племя дебричей, жившее далеко от больших торговых городов, вдали и от южных, и от северных соседей, хранило обычаи старины, и порядок наследования престола у них не был четко определен. На княжескую власть мог претендовать и муж княжны, и его брат, наравне с собственно княжескими сыновьями, а выбор делало вече*. Светел вполне мог рассчитывать на его поддержку, при условии, конечно, что оборотень не помешает.

А вот уж кому не было дела до сбора дани, так это княжичу Огнеяру и его Стае. Не замечая предотъездной суеты княжеских емцов*, они жили обычной жизнью. В Чуроборе любили поворчать по осени: совсем взрослый, дескать, княжич вырос, давно жениться пора – только кто за такого пойдет? – а отчиму не помощник, только и знает, что по ловам скакать. Одно слово – Дивий! Огнеяру и правда было бы слишком скучно из года в год ездить одной и той же дорогой – сначала вверх по Белезени, потом лесом до Стрема, потом вниз по Стрему опять к Белезени. А сама дань – считать мешки с зерном, связки шкурок, браниться, что слишком мало, выслушивать сбивчивые оправдания смердов*. Да еще разбирать путаные жалобы родов друг на друга и судить, кому издавна принадлежала вон та луговина и чье право ловить карасей в– о-он в том пруду! Все это загнало бы Огнеяра в Кощное владение куда быстрее и надежнее любой трижды священной рогатины. Вот это была бы верная «оборотнева смерть»!

За пару дней до намеченного отъезда полюдья князь Неизмир сидел в своей теплой горнице* с тиунами*. На вышитой скатерти перед ними были разложены свитки бересты – князь просматривал уговоры с родами, с какого сколько и чего полагается взять. Такие договоры были у него со всеми родами подвластных земель – большего не запросишь, но и меньше не возьмешь, выгодно и спокойно. Князь Неизмир считал себя хорошим князем, и не без права – все годы его правления внутри дебрических земель было мирно. Без нападений извне никто не обходится, но брат на брата при Неизмире с копьем не ходил.