Елизавета Дворецкая - Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса

Разжав ладонь, Светловой хотел поднести ее к глазам, чтобы разглядеть в темноте. Но этого не понадобилось: меж пальцев вспыхнул свет, словно он держал горсть искр. На ладони его лежал тот самый золотой перстень с бирюзой, который он дал утром Светлаве с просьбой повесить в березовый венок. Только теперь он ярко светился, как будто в нем поселился негасимый свет Надвечного Мира.

Несколько мгновений князь Держимир молчал, а голова его медленно клонилась ниже и ниже, как будто страшная весть давила на него каменной тяжестью. Потом он вдруг вскинул голову, и даже бывалый воевода Озвень вздрогнул и отшатнулся – такое дикое, нечеловеческое отчаяние било из глаз прямичевского князя.

– Зачем ты вернулся? – с трудом, как будто цепкие пальцы Морены его самого держали за горло, выговорил Держимир, и глаза его от ненависти стали черными. – Зачем ты вернулся, дохлый козел?! – заорал он вдруг во весь голос.

Вскочив с лавки, он схватил Озвеня за рубаху на груди и рванул с такой силой, что затрещало полотно и вся грузная фигура воеводы содрогнулась.

С десяток кметей жались возле дверей гридницы, никто из них не смел подать голос. Не успев сменить серые и зеленые походные рубахи на обычные, кое-кто еще с личинами, висящими на груди, кмети-«оборотни» сейчас снова казались лесной нечистью, только испуганной и дрожащей, словно сам Перун гремел громами над их головами.

– Зачем ты ходил туда?! – бешено кричал Держимир и тряс Озвеня, а тот дергался, как мешок с шерстью, даже не пытаясь освободиться. – Ты погубил моего брата! Ты ничего не сделал! Ты дал этому щенку ободрать тебя и пришел с пустыми руками! Ты упустил смолятичей! Ты потерял моего брата! Лучше бы ты сам подох! Ты дал ему погибнуть и не привез даже тела!

Держимир отшвырнул Озвеня от себя, тот, пролетев по гриднице несколько шагов, с трудом удержался на ногах. А князь сорвал со стены секиру, висевшую над княжеским престолом, – заморянской работы, с серебряным змеем на обухе – и со всего размаха ударил ею в стол. Раздался треск дерева, крышка стола перекосилась, несколько глиняных блюд и серебряных кубков со стуком покатились по дубовому полу.

Кмети теснее прижались к дверям, похожие на овечье стадо перед волком. А Держимир, слепой и глухой от ярости и отчаяния, бешено рубил стол, лавки, стены, оконные переплеты. Трещало дерево, летели щепки, с хрустом сыпалась слюда. Бревна стен еще хранили кое-где следы от прошлых вспышек ярости, а среди лавок не нашлось бы ни одной, которая успела бы потемнеть от времени. В своем разрушительном порыве Держимир никого не слушал и не знал усталости; не слишком высокий и не слишком плечистый, он был крепок и очень силен. Дыхание с хрипом вылетало из его широкой груди, и каждый выдох походил на стон. В нем кричала боль от потери брата, боль, от которой темнело в глазах; она искала выхода, но его не было, и с каждым ударом сердца боль вспыхивала заново. Держимир старался выплеснуть ее из себя, но чувствовал, что она станет вечной, потому что потеря неисцелима, Байана нет и не будет. В это не верилось, ему хотелось думать, что брат просто отстал от всех, заглянул в конюшню к своим лошадям, что сейчас этот страшный сон кончится и Байан войдет в гридницу, и его черноволосая голова с гладко заплетенной блестящей косой будет возвышаться почти над всеми русыми и белокурыми головами кметей. Не верилось, что он лежит где-то в чужой земле и его глаза закрылись навсегда.

Наконец Держимир бросил секиру, сел на ступеньки высокого княжеского престола и уронил лицо на сложенные на коленях руки. Его плечи вздымались от тяжелого дыхания, длинные, плохо расчесанные темно-русые волосы рассыпались в беспорядке. Кмети не шевелились, уверенные, что настоящая гроза еще впереди. В своем стольном городе князь дрёмичей носил прозвище Крушимир, и никто из ходивших в бесславный поход на речевинский берег не мог даже надеяться, что все кончится так легко. Трудно было княжичу Светловою ехать домой в Славен с известием, что он потерял пленных. Но в десять, в двадцать раз труднее было «лешим» возвращаться в Прямичев с известием, что сводный брат Держимира погиб. Первое потрясение пройдет, за ним явится осознание потери – и жажда мести.

– Не убил бы кого! – беззвучно бормотал Озвень, бледный, с каплями пота на лбу, опасаясь в первую очередь за самого себя. – Брегана Заступница!

Подать голоса никто не смел. Челядь, умевшая чутьем улавливать расположение духа князя, вся попряталась. В тишине хором раздавался сначала тихий, потом все более громкий, приближающийся тонкий звон. В нем слышалось что-то суетливое, неровное, как будто кто-то бежит бегом. Кмети пару раз переглянулись, толкнули друг друга локтями. Озвень осмелился поднять руку, утер лоб и оглянулся на дверь. В глазах его читалась надежда, что к нему приближается, в ответ на мольбы, сама дочь Макоши, богиня Брегана, охраняющая смертных от бед. Из восьми дочерей Макоши только на Брегану и оставалось надеяться провинившемуся воеводе: богиня Улада, смягчающая гнев, и Запрета, удерживающая от дурных поступков, не знали дороги в дом Держимира прямичевского.

Звон раздавался уже совсем близко, и на пороге гридницы вдруг появилась фигура женщины в длинной беленой рубахе с широкими рукавами, похожими на лебединые крылья. На плечах ее, на шее, на браслетах, на ленте под косой – везде звенели и дрожали серебряные подвески в виде лягушиных лапок. На первый взгляд она могла показаться молодой девушкой, но морщины возле глаз и несвежесть кожи, тень усталости на лице показывали, что ее молодость далеко позади.

Кмети вздохнули с облегчением, расступились, пропуская женщину в гридницу. Это была чародейка, много лет жившая в хоромах прямичевских князей и за постоянный звон серебряных подвесок прозванная Звенилой. Во всем Прямичеве имелось только два человека, которые не боялись спорить с Держимиром и могли прекратить приступы его дикого гнева, – Звенила и Байан-А-Тан. Теперь она осталась такая одна.

Взгляд чародейки устремился к Держимиру, лицо ее дрогнуло, глаза раскрылись шире, в них мелькнуло страдание, потом они вдруг стали совсем пустыми. И словно тихий ветер пролетел по гриднице – ни один волосок не шевельнулся, но незримое дуновение ощутили все. Звенила шагнула к князю, и Держимир поднял голову. Его зубы были сильно сжаты, кожа обтянула скулы, черные брови сдвинулись, в синих глазах плескалась живая боль, отчего взгляд казался режущим. Множество мелких рубцов на щеках, на подбородке, на висках покраснели и стали еще заметнее, чем обычно.

– Чего ты хочешь, ведьма? – хрипло выдохнул Держимир.

Звенила протянула руку к его плечу, но он вскочил и отстранился.