Елизавета Дворецкая - Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса

Огромный костер видели на высоком берегу за многие десятки верст; и в Лебедине, и в дальнем становище Боровске дозорные на заборолах заметили исполинский пожар.

Но продолжалось бедствие недолго: еще не все жители окрестных огнищ успели прибежать на берег, как все было кончено. Жадно, как изголодавшийся Змей Горыныч, поглотив городище, пламя разом опало. При свете бесчисленных рдеющих головешек стало видно, что на месте городка раскинулась широкая черная проплешина, заваленная обгорелыми обломками, а позади нее показались Истир и дрёмический берег, еще сегодня днем заслоненный стенами. Над пожарищем поднимался душный горячий дым, а из глубин леса ползла сырая холодная ночь.

Вспотевшие во время пожара люди разом задрожали от холода. Опомнившись, все зашевелились, стали хлопать себя по плечам, рукавами отирать с лиц копоть, пот и слезы. Руки и ноги дрожали, говорить никому не хотелось. Да и сказать было нечего. Боги яснее ясного указали, что не потерпят города на этом месте.

Князь Держимир лежал, не сняв сапог, уткнувшись лицом в мягкий, приятно-прохладный куний мех покрывала. Он едва дошел до своей горницы из святилища, хотя и требовалось-то всего лишь пересечь двор. Какие-то волны качали его, бессильного и безвольного, порой сознание проваливалось в глубину бесконечной, неизмеримой черноты, и он не помнил, где он и кто он. Где-то в этой черноте мелькали неуловимые отблески огня, хотелось зажмуриться, но глаза его и так были закрыты, и спрятаться от этих отблесков не получалось. Порой находило недолгое просветление, и князь осознавал, что лежит в своей спальне, что ворожба закончилась и скоро утро. Но не осталось сил поднять голову навстречу рассвету – эта ночь выпила из него все силы.

Кто-то тронул его за плечо. Держимир резко повернулся, лицо его было страшно, как у зверя. Возле лежанки стоял хмурый Байан-А-Тан с ковшом воды в руке.

– На, – угрюмо сказал он и протянул брату ковшик. – Выпей хоть.

С облегчением переведя дух, князь сел и обеими руками сжал бока деревянного ковшика, боясь не удержать. Байан присел на край лежанки и молча ждал, когда старший брат допьет.

– Это ты! – с трудом выдохнул Держимир, опустив пустой ковшик на колени. – А мне померещилось…

Байан кивнул, не дослушав. Несколько мгновений они молчали, а потом младший хмуро выговорил:

– Гнать тебе ее надо, брат! Мне Соколика жалко, да Соколик что! Вот ты… Она ведь и тебя сожрет. Гони ее прочь, пока не поздно!

Держимир тяжело положил руку на плечо Байана и крепко сжал. Он не мог ответить, но и сам уже знал, что дальше так жить нельзя.

Несколько следующих дней у Ольховиков и Перепелов отбоя не было от гостей. Ближние и дальние соседи, ночью заметившие пламенные отблески в небе, приезжали подивиться на огромное пожарище. Светловоева дружина и городник, снова поселившиеся у Ольховиков, понемногу отошли от потрясения и принялись рассказывать. Слушатели охали, ахали, творили оберегающие знаки. Кто-то пустил слух, что угольки с княжьего пожарища послужат самым надежным оберегом от пожара для любого дома, и каждый из гостей стал прихватывать по угольку-другому. Иные, из дальних краев, хватали целыми горстями – на всю родню и соседей. Боговит из-за этого сильно злился, хотя умный Кремень сказал ему: снявши голову, по волосам не плачут.

Через несколько дней из Славена приехал сам князь Велемог. Кремень сразу после пожара послал ему кметя с известием, но князю было мало рассказа – он хотел увидеть все своими глазами.

По правде сказать, Кремень не удивился тому, что князь покинул стольный город в распутицу, когда кони спотыкаются на подмерзшей грязи, а санного пути еще нет. Воевода знал, какое значение князь Велемог придает новому городку: в нем заключался залог будущих побед над ненавистным дрёмическим князем, и имя в честь княжны Дарованы тоже выбрали не случайно. Князь речевинов не поверил даже собственному сыну и упорно отказывался признать, что причиной пожара было громовое колесо.

– Ты мне кощун не пой! – гневно восклицал князь, потрясая плетью. – Колесо! Какое тут колесо! Как будто я не знаю, что Держимир спит и видит от наших земель себе кусок отхватить! Подавится! Ты мне лучше скажи – до каких пор его разбойники на мои земли как к себе ходить будут? На Прочена напали – раз! У Светловоя пленных отбили – два! На смердов здешних приходили – три! И город мне сожгли – не много ли будет? За кого меня держат – за пень безответный? В эту же зиму собираю рать! Нет! Он мне город сжег – и я ему город сожгу! Поднимай дружину – пусть-ка их Трехдубье погорит! Будет Держимир знать – не на робких напал! Мало мой отец его отца бил! Так я добавлю!

– Смилуйся, княже! – ахнул потрясенный Кремень.

Никогда еще он не видел Велемога в таком неудержимом гневе. Гордый до обидчивости, нетерпимый ко всякому противоречию, славенский князь обычно владел своими чувствами, умел сдерживать порывы и трезво обдумывать решения. Но сейчас он был сам не свой: пылая жаждой мести, требовал немедленного похода на дрёмический берег и даже не помнил, что старый князь Молнеслав бил князя Творимира не меньше, чем тот бил его.

– Это же война! – втолковывал Кремень Велемогу. – Держимир-то не будет сложа руки сидеть! Чуть мы на тот берег ступим – нас у Трехдубья дружина встретит. Если он город сжег… – Кремень запнулся, потому что не верил в это, – то он к походу твоему лучше нашего готов.

– Не на таких напал! – сверкая глазами, твердил князь Велемог, похоже совсем не слушая воеводу. – Если мы не можем сейчас выступать – на что моя дружина годится?

– Вече на такую войну никогда согласия не даст! Пока нас не трогает никто, пока хлеба хватает, мужики воевать не пойдут!

– Стану я еще мужиков спрашивать! Войска не дадут – я с дружиной одной пойду, но этого дела так не оставлю!

– А как же свадьба? – напомнил Кремень и кивнул в сторону стоявшего в стороне Светловоя.

Князь Велемог не ответил, но изменился в лице, словно вспомнил о чем-то. Приободренный Кремень продолжал:

– Ты ведь, свет мой, сына женить собрался! Или забыл? А зачем невесту такую выбрал? Зачем мы парня со смолятической княжной сговорили – чтобы дрёмичи нас со Скородумом поодиночке сожрали? Хоть до свадьбы потерпи! А там и смолятичи своими полками нам помогут. Ведь Скородум обещал! Мы с полуночи, смолятичи с полудня – мы этого Держимира зажмем, как Сварог Змея клещами зажал! Тут ему, как в кощуне, и конец придет! А сломя голову бежать – только зря себя погубить.

Князь не ответил, но мстительный пыл в его глазах поугас. А Кремень продолжал:

– Что ты, кузнец пьяный, что ли? Ему в бок на торгу заехали, он и бьет со всего разворота, не глядя! Князю поспешность не к лицу. Сгоряча дров наломаешь! Ну, сожжешь ты ему Трехдубье, так прямо он тебе и заплакал и прощения попросил! Надо с толком, подумавши…