Елизавета Дворецкая - Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых

О вывороченной ели ее предупреждала Галица той ночью, когда Замила передала ей хазарский пояс и когда они виделись в последний раз. Чувствуя себя уже в силах сплести нужную ворожбу, Галица, однако, понимала, что дело может сорваться, и тогда ей придется уйти. Да и убить разом Лютомера и его сестру едва ли выйдет – это было бы уж слишком редкое везенье, на которое расчитывать не приходилось. А дочь Семилады, потеряв обожаемого брата, ради мести не пожалеет ничего и чуть раньше или чуть позже докопается до правды. И тогда на виновного обрушится гнев если не князя и всех угрян, то бойников-побратимов Лютомера – несомненно.

Впрочем, если все задуманное исполнится, вскоре Галица будет в силах противостоять даже волчице Марены. Но ей требовалось время – и не такое уж малое время, чтобы ворожба сплелась, чары окрепли и власть перешла в ее руки. А до тех пор нужно было скрыться, обезопасить себя и спокойно выждать. Ночью, передав Замиле хазарский пояс с отравленной зачарованной иглой, Галица уже знала, что ей нужно уходить. Свое нехитрое имущество – сменную рубаху, чулки, гребень, кремень с огнивом – она уложила в лубяной короб, взяла хлеба на несколько дней и еще до рассвета выскользнула за ворота. Понимая, что в отдалении придется провести несколько месяцев, она взяла с собой и теплую одежду – шерстяную свиту, овчинный кожух, – свернув их и привязав на короб сверху. Путь ей предстоял неблизкий.

На случай же, если понадобится что-то спросить или передать, Галица научила Замилу прийти в ельник, что возле Просимова займища, найти там яму с водой возле вывороченной ели и сказать, что надо, в эту яму.

Хвалиска дрожала, несмотря на то что оделась для поездки в соболью шубу, поверх которой еще накинула толстый шерстяной плащ. Южная уроженка, в землях угрян Замила отчаянно мерзла по зимам и за много лет так и не смогла привыкнуть к холоду. Зимний лес, даже среди дня сумрачный и угрюмый, этот старый хромой колдун, ненависть которого она угадывала по тем коротким взглядам, которые он на нее бросал, предстоящее дело, которое казалось Замиле настоящим колдовством, – все это вместе наполняло ее трепетом и страхом. Но делать нечего. Галица сейчас оставалась ее единственным оружием в борьбе за будущее благополучие сына. Она была готова отдать за него что угодно, а пока требовалось совсем немного – пообещать, что, когда Хвалислав станет князем, ей, Галице, Замила найдет в мужья кого-то из бояр и даст богатое приданое. Дочь холопки хотела закончить жизнь боярыней, хозяйкой богатого и уважаемого рода. Добиться этого только колдовством она не могла, потому что рано или поздно колдунью разоблачат и все кончится для нее очень плохо. А вот если князь даст приданое и подберет мужа для своей молочной сестры – это никого не удивит. Даже если кто-то и задумается, за что такая честь, то вслух сказать едва ли решится. Эти две женщины, дочь холопки и чужеземная рабыня, были почти одинаково бесправны в племени угрян, но обе хотели большего. Одна из них владела чарами, другая – любовью князя. Соединив свои усилия, они смогли бы добиться многого. Если бы только им не мешал старший сын Вершины, оборотень, от которого нужно было так или иначе срочно избавиться!

Придя в ельник, Просим остановился.

– Скажи, дальше ногами надо… – пробормотал он Ячменю.

К самой хвалиске он не обращался, как казалось, из почтительности, а на самом деле потому, что его мутило от ненависти к ней. Раз чужеземка заодно с Галицей, значит, тоже виновата в гибели его сыновей!

И он был не так уж и не прав. Галица погубила обоих братьев, чтобы кормить их кровью духа, который поможет и ей, и Замиле. Но если бы хвалиска узнала всю правду о средствах, которыми Галица ей помогает, то упала бы замертво от ужаса прямо к копытам своей лошади.

Холоп помог Замиле спуститься с седла, привязал лошадь, и дальше все пошли пешком – Просим впереди, хвалиска, поддерживаемая под руку челядинцем, сзади. Если она редко выбиралась из Ратиславля, то идти по лесу даже без тропы ей пришлось поистине впервые в жизни. Хорошо, что снега выпало в этот году не так много и можно было идти, почти не проваливаясь. Толига тяжело шагал впереди, протаптывая тропу, Замила шла по его следам, но постоянно спотыкалась, вскрикивала и хваталась за Ячменя. Снег под ногами, коряги, кусты, цеплявшие за одежду, колючие еловые лапы, норовящие ударить по лицу, шорохи, скользящая по веткам серая белка, сумрак пасмурного дня – все это приводило ее в такой ужас и растерянность, что она не помнила себя. Везде вокруг мерещились враждебные духи земли, которая за двадцать лет так и не стала для нее своей. А может, не мерещились.

– Там выворотень. – Просим наконец остановился и обернулся. – Еще шагов десять вперед, он и будет.

– С-стойте здесь, – дрожащим голосом ответила Замила. – Я п-позову…

Отпустив руку челядинца, она сделал первый шаг. Впереди лежала небольшая поляна. Как выглядит выворотень, Замила представляла себе слабо, но блеск воды в яме уже заметила. Яма не замерзла, ее не засыпало снегом, даже на краях ее виднелась земля с пучками поблекшей сухой травы и жесткого мха с прилипшими желтыми иглами. Про такие ямы у голяди говорят – Велсово [16]око. И Замиле было так страшно к ней приближаться, словно и впрямь он, загадочный и грозный бог мертвых, почитаемый в этой языческой стране, вот-вот глянет на нее из-под земли.

Просим устало сел на обмерзшее бревно у подножия холмика, под которым лежали кости обоих его сыновей. Подумав немного, он тогда все же извлек из воды череп старшего, пролежавший в яме три года, и подхоронил его в могилу к младшему. Оба сына приснились ему следующей же ночью после того, как три волка на тропах Навного мира разорвали зверозмея. Одетые в длинные белые рубахи, строгие и неулыбчивые, сыновья поклонились отцу и исчезли, ничего не сказав. Но он принял это появление за добрый знак, на душе стало чуть легче. Боги впустили их души в Ирий. Но жажда мести и ненависть к той, что лишила его сыновей, не утихли в душе старого бортника.

Сидя на могилке, он молча смотрел, как князева жена, спотыкаясь на каждом шагу и непрерывно ожидая нападения, бредет к яме. Только присутствие холопа, а больше того, мысль о внуках удерживали старика от того, чтобы помочь ненавистной чужеземке остаться в этой яме навек.

Наконец Замила подошла к краю и опустилась на колени. Черепа и кости на дне уже не лежали – их Просим тоже выловил и похоронил в общей могиле подальше в лесу, – но если бы хвалиска только знала, что они были здесь, то от ужаса рухнула бы в яму и без помощи старика.

Но она этого не знала. Смутно видя в воде очертания собственного отражения, она поднесла руки ко рту и зашептала: