Марина Дяченко - Любовь и фантастика (сборник)

– Алонсо, – гость замялся, – вы жаловались на бессонницу, так я добыл для вас великолепное снотворное! Куда лучше обыкновенной цикорной воды!

И торжественно замолчал, очевидно, дожидаясь похвалы.

– Он прекрасно спит, – холодно сообщила Альдонса. – Можете мне поверить, он спит, как ребенок.

Карраско не смутился:

– Очень хорошо, дорогая Альдонса, это просто прекрасно… Но волнения, но магнитные бури, изменение атмосферного давления – это все очень влияет на людей, подобный нашему Алонсо. Я сам в такие дни плохо сплю, что уж говорить о…

Он запнулся. Вздохнул; обернулся к Пансе:

– Санчо, любезный Санчо! С вами мне надо тоже переговорить… Потом, конечно. Потом. Вы ведь будете сопровождать нашего идальго в походе, а странствия рыцаря – это не прогулка за грибами, здесь может быть много непредвиденных случаев, ситуаций, травм как физических, так и моральных… А я чувствую ответственность за здоровье Алонсо. За его душевное здоровье.

Алонсо весело подмигнул:

– Самсон, за последнюю неделю ты похудел и плохо выглядишь. Нельзя, чтобы доктор, переживая за пациента, сам угодил на больничную койку…

– Я успокоюсь только тогда, когда ваш поход благополучно завершится, – отрезал Карраско, взгромождаясь за стол прямо напротив Санчо. Чуть поспешно кивнул Фелисе, предлагая наполнить его бокал. Выпил; промокнул салфеткой губы:

– Санчо… На вас ложится большая ответственность. Я научу вас некоторым тестам.

– Отправлялся бы ты с нами, – предложил Алонсо, отхлебывая от своего бокала.

– Я рад, что ты еще способен шутить, Алонсо… – кисло улыбнулся Карраско. – Санчо, запомните: вы с вашим хозяином должны видеть одно и то же. Если вы увидите мельницы – Дон-Кихот смело может с ними сражаться. Но если вы будете видеть мельницы, а сеньор Кихано – великанов, тогда срочно надо возвращаться назад, это я вам как доктор говорю…

Санчо перевел наивный взгляд с гостя на хозяина и обратно, вздохнул, развел руками:

– Сеньор Алонсо, не понимаю, чего от меня хочет этот господин…

Карраско нахмурился.

– Видите ли, Санчо, – Алонсо примиряюще улыбнулся. – Семейство Карраско – друзья семьи Кихано… Эта дружба длится вот уже несколько столетий.

Альдонса хмыкнула.

– Я психиатр, – сварливо сообщил Карраско. – То есть я начинающий психиатр, но мой отец, тоже Самсон Карраско, он был светилом психиатрии. Он наблюдал еще дедушку нашего Алонсо, и уж конечно, он наблюдал его отца… У меня есть архивы двухсотлетней давности! Для психиатрии очень важны наследственные связи, и, зная историю семьи Кихано, я могу многое предсказать… – тут он сжал губы и скорбно покачал головой. – Наследственность… Вы понимаете? У семьи Кихано такая наследственность, что…

И Карраско сложил брови домиком, а Санчо обернулся к портретам на стене – теперь он разглядывал их с подозрением, будто желая отыскать искорку сумасшествия в печальных глазах предков Алонсо.

– Санчо, не принимайте все это слишком близко к сердцу, – вкрадчиво сказала Альдонса. – Так называемая психиатрия больше здоровых сделала больными, чем больных – здоровыми. На самом деле слухи о так называемом безумии Рыцаря Печального Образа сильно преувеличены.

– Так ли преувеличены, дорогая Альдонса? – не сдавался Карраско. – Еще в детстве отец заставлял меня на память заучивать отрывки из медицинских статей, в частности такое вот определение: «Безумие Дон-Кихота носит характер паранойяльного бреда. При этом бред носит систематизированный характер. Бредовыми являются не идеальные нравственные устремления Дон-Кихота, а форма и способы их исполнения. Можно думать, что у благородного рыцаря наступило возрастное снижение психики, проявляющееся в сентиментальности, неадекватном восприятии рыцарских романов, неспособности реально оценивать свои физические возможности».

– Это безграмотно, – поморщился Алонсо. – Самсон, я не знаю как насчет медицины, но в грамматическом отношении этот отрывок ниже всякой критики. Безумие носит характер, бред тоже носит характер… Кто кого носит?

– Уж лучше чирей на заду, чем лекарь в доме, – невозмутимо добавил Санчо. – Потому как чирей лопнет, а лекарь, пока не уморит – не отступится…

Карраско глянул на него с плохо скрываемым презрением:

– Ладно, сеньор Санчо, «лекарям», как вы изволили выразиться, можно не доверять… Но источник, которому принято верить… надеюсь, понятно, о какой книге я говорю? Так вот в этой книге написано буквально следующее: «…мозги его высохли, и он совсем рехнулся». Рехнулся! А сегодня, в свете достижений современной науки можно смело утверждать, что у несчастного прародителя Дон-Кихотов имела место вялотекущая паранойяльная шизофрения, осложненная атеросклерозом!

Некоторое время над столом стояла тишина. Санчо готов был ввернуть присказку – но в последний момент осекся. Не решился.

– Возможно, Рыцарь Печального Образа был действительно оригинален в поступках, – мягко сказала Альдонса. – Но те совершенно здравомыслящие люди, которые издевались над ним, лицедействовали перед ним и играли с ним в «Дон-Кихота» – неизмеримо хуже.

Это она напрасно, подумал Алонсо. Самсона можно терпеть, иногда его общество занимательно, но намекать ему на роль его предков в истории донкихотства…

– Сеньора Альдонса! – шипящим шепотом начал Карраско. – Вот уже не в первый раз я слышу… – он махнул рукой гобелену, будто призывая его в свидетели. – Все эти сказки о том, что мой предок Карраско, в честь которого меня назвали Самсоном… что этот достойный человек будто бы погубил Рыцаря Печального Образа – все это ложь! – Карраско обернулся к Санчо, и указующий перст едва не уперся оруженосцу в грудь. – Он спас его! Он его спасал, немощного старца, спасал, возвращая домой… Да, он в какой-то степени лицедействовал, представившись Рыцарем Белой Луны, но Дон-Кихота он одолел в честном поединке! И что бы не говорили некоторые…

– Не волнуйтесь так, – улыбнулась Альдонса. – В конце концов, разве вы можете нести ответственность за деяния своих предков?

Санчо удрученно покачал головой:

– Прошу прощения, господа… Пусть лекаришки глупый народ – но ведь и в семействе Панса слыхали, будто бы Рыцарь Печального Образа, отправляясь в свой первый поход, вот как раз двадцать восьмого июля… что он был тоже, как бы…

И Санчо покрутил пальцем у виска, стараясь при этом, чтобы жест вышел как можно более деликатным.

– Людям свойственно называть безумным все, что выходит за рамки их понимания, – сухо отозвалась Альдонса. – Когда человек отправляется в далекое трудное странствие, чтобы заступаться за обиженных, на которых, кроме него, всем плевать… конечно, такого человека легче вообразить больным.