Марина Дяченко - Любовь и фантастика (сборник)

Вот уже почти два часа гостьи топтали паркет просторного зала, заучивая простенький танец, который надлежало всем исполнять «как одна». Наблюдать за претендентками было забавно и поучительно; с первого взгляда все они, написавшие сто строчек про любовь, были одинаково чувствительны и скромны – но королевой должна была стать только одна из них, и это обстоятельство прибавляло ситуации драматизма.

Крестьянки, никогда прежде не танцевавшие бальных танцев, чувствовали себя неуверенно и оттого держались вместе. Аристократки смотрели сквозь них, будто сквозь пустое место, за это крестьянки наступали аристократкам на полы, и треск материи вместе с приглушенным воплем то и дело вплетались в пояснения балетмейстера. Горожанки ступали не так грациозно, сколь твердо, с каждым шагом будто вбивая в пол по гвоздю, давая понять и крестьянкам, и аристократкам, что уверенность в собственных силах – прямой путь к счастливому и долгому царствованию. У всех конкурсанток – или почти у всех – были талисманы и разного рода приворотные побрякушки; я видела, как претендентки целовали украдкой свои колечки и браслеты, веревочки с узелками, обломки ключей и подков, костяные крючочки и что-то совсем уж экзотичное, чего мне не удавалось рассмотреть как следует. Бедный король – такой-то арсенал для него приготовлен, жаль только, толку от этих побрякушек – чуть…

Спустя три часа с четвертью (правда, нам дважды было позволено отдохнуть минут по десять) танец был наконец-то готов. Повинуясь двум скрипкам и флейте, мы повторили все точно и без единой ошибки; после этого гобелен на стене отодвинулся, и из потайного хода явился его величество.

…Я много раз проигрывала эту сцену перед глазами: он идет вдоль шеренги претенденток, небрежно кивает каждой, улыбается, проходит мимо меня… Замирает с занесенной ногой, испуганно оборачивается, будто не веря себе. Медленно возвращается; вглядывается в лица, останавливается передо мной, и вот тут-то я не должна смеяться, улыбаться, ничем себя выдавать – я должна буду смотреть ему в глаза, как ни в чем не бывало…

Я надеялась, что Темран оценит шутку.

И сейчас, когда он появился из потайной двери – желудок мой прыгнул, как сердце.

Но Темран лишь помахал рукой, легким поклоном ответил на обожающие взгляды – и сгинул.

« …Впоследствии я увидела в зеркале юную деву с рано оформившимися формами тела. Об этом свидетельствовали сладостный рот и полные бедра. За ними следовали очи, пылающие страстью, и прекрасные розовые руки. Глядя на потрет моего короля, у меня внутри все загорелось. В следствие этого я заключила, скромно потупив голову, что час, предназначенный природой для любви, уже вступил в действие » .

Двадцать пять усталых девиц отдыхали все в том же дворике с полукруглым балконом, когда появился распорядитель. Он шествовал скорбно, будто за катафалком; сверяясь со своим реестром, подходил то к одной девице, то к другой, приглашая их следовать за собой. В дворике сделалось тихо-тихо; по тому, как менялись в лице приглашенные девицы, и еще по тому, что ими оказывались самые неловкие и неуклюжие из нас – я догадалась, что этим отобранным королевами не бывать.

Все остальные тоже догадались. Ремма, сидевшая напротив, закрыла глаза от ужаса, сплела перед грудью пальцы и беззвучно шевелила губами, повторяя имя Темрана. Остальные молились, кто как умел.

Удивительное дело – я тоже тряслась от страха! Вот седой вершитель судеб склоняется к моему уху, вот приглашает, щекоча усами, следовать за собой… Я только подумала так – а проклятый старикан уже направился ко мне, он шел, гравий хрустел под его сапогами, а Ремма открыла глаза, и затуманенный ее взгляд вдруг обрел заинтересованность.

Но разве я так уж плохо танцевала?!

Распорядитель прошел мимо меня – и обратился с поклоном к милой девчонке лет семнадцати, которая не сумела скрыть обиды и разочарования и тут же, на глазах у всех, разрыдалась. Все сделали вид, что ужасно заняты своими застежками, перчатками, рыбками в фонтане и воробьями на ветвях.

Наконец, распорядитель ушел и долго не возвращался. Из двадцати пяти претенденток осталось девятнадцать; время шло, девушки смелели, то и дело слышался смех, а я сидела и все пыталась понять: как так вышло, что игра настолько поглотила меня? Хорошо это? Или плохо?

В полутьме коридора меня взяли за руку и резко увлекли куда-то за угол. Зажали рот ладонью – спасибо, рука была без перчатки, чистая и даже пахла яичным мылом. Темнота сменилась неровным слабым светом, меня поставили на ноги, и, оглядевшись, я нашла себя посреди маленькой комнаты с оружейной стойкой у стены, с деревянным столом, на котором горела масляная плошка, и крепким запахом кожи, дыма и лошадей, который пеленой висел надо всей этой скудной обстановкой.

Помещение для стражи? Кордегардия?

– Добро пожаловать, принцесса Аллисандра, – сказал человек, чьи руки пахли яичным мылом.

– Ригодам, – я через силу улыбнулась. – Я могла испугаться.

– Пустое, – сказал его бдительность Ригодам, начальник королевской стражи, пребывавший на этом посту уже лет тридцать, во всяком случае намного дольше, чем я живу на свете. – Страшного здесь нет ничего… Давно вернулись?

– Только что, – сказала я. – Я… скучала.

– Понимаю, – сказал Ригодам.

Ему, должно быть, было уже за шестьдесят, но выглядел он совершенно так же, как в последнюю нашу встречу десять лет назад. Волосы ежиком, большой печальный рот в глубоких складках, маленькие глаза под резко скошенными бровями.

Я поняла, что рада его, душегуба, видеть.

– Вы меня узнали, – сказала я, признаваясь в своей радости.

Он чуть усмехнулся:

– Так ведь кто я такой, принцесса… Профессия.

– А Темран меня не узнал, – продолжала я после паузы.

– У мальчишек короткая память, – сказал он без улыбки.

– Не говорите ему, – попросила я. – Пусть сам.

Он разглядывал меня при скудном свете плошки, и я поняла, что сказала, наверное, что-то не то.

Однажды Темран приклеил к атласной подушечке орден, предназначенный к вручению какому-то сановнику. Церемония шла как полагается – вельможа преклонил колено, королю поднесли подушечку с орденом, его величество протянул руку, собираясь небрежно сгрести алмазную звезду с пурпурного атласа – и тут случилось неслыханное нарушение протокола, потому что орден сидел на подушечке, как пришитый (Темран использовал рыбий клей, о чудесных свойствах которого днем раньше узнал от какого-то кухонного мальчишки). Король сохранил самообладание, а вот с церемониймейстером случилась тихая истерика: он отдирал орден ногтями, переворачивал подушечку и тряс ею на глазах многочисленной публики (и потешающегося от всей души Темрана). Именно за эту истерику (а вовсе не за недосмотр, как некоторые утверждали) церемониймейстер лишился места и едва сохранил голову.