Дмитрий Ахметшин - Похождения Дениса в нарисованном мире

Мир вокруг стремительно терял цвет. Небо вылиняло, как старая тряпка. По-прежнему ни звука, ни запаха. Воздух стал ватой, которую чьи-то грубые пальцы напихали в нос и в уши. Комом лез в рот, стоило его только открыть.

— Это она…

— Тётка с коляской? — хрипло спросил Денис.

— Кто-то сюда идёт, — с тоской в голосе сказал Доминико. Он стал ещё более блеклым, тонким, как вязальная спица.

Вдоль улицы тянулись нити тумана. Глядя на них, Денис подумал, что это, должно быть, вытекший отовсюду вокруг цвет. И ещё: нити эти до ужаса напоминали туман вокруг муравейников, едва не доведших в прошлый раз малыша Максима до нервного срыва.

Максима трясло, будто с ним, как с куклой, игрался не очень аккуратный ребёнок: дёргал за руки и за ноги, тыкал в живот и хохотал так, что волосы на затылке мальчика шевелились.

— Брат, возьми себя в руки, — как взрослый, сказал Денис. Он говорил ласково, тихо, стараясь не напугаться собственного голоса и слов, которые он произносил. — Не знаю, кто убил толстяка Мо, но пока здесь никого нет, нам нужно бежать. Сидр, наверное, можно оставить прямо здесь. А мы выйдем в эти ворота и уйдём так далеко отсюда, как только сможем. Можно переплыть реку. Ты умеешь плавать?

Макс как будто не слышал. Губы его шевельнулись, и Денис услышал:

— Сиу никогда бы не напали на этих людей.

— Понимаешь, — Денис вспоминал всё что знал и слышал когда-то о колонизации Америки: из детских книжек, мультиков и от отца, который пусть и знал историю довольно паршиво, но зато был отличным рассказчиком… конечно, когда из него удавалось вытащить эти рассказы. — Они же хозяева здесь, а англичане и испанцы приплыли на своих кораблях, и… стычки же были, с того самого момента, как первый корабль бросил якорь у этих берегов…

Говорить это и вспоминать улыбчивую, приторно-сладкую мадам Сивуху было трудно, но Денис старался держать себя в руках.

Максим поднял глаза на брата, и слова встали у того поперёк горла. Натуральный ужас, словно разволновавшееся море на скалистый берег, накатывал на его глаза, заполнял их полностью и отступал, чтобы вернуться.

Он молчал, глотая слёзы; вместо малыша ответил Доминико:

— Мы сейчас находимся в форте «Надежда». Таких, как этот форт, много разбросано по побережью и в глубине континента. Их около десятка, и ни один из них не закрывает на ночь ворота. Человеческие поселения окружили стенами, ещё не зная, что их никто никогда не будет штурмовать. Год выдался очень спокойным — сиу, даже самые воинственные племена, разобрали свои землянки и откочевали вглубь континента. И этот год повторяется снова и снова… — старик беззвучно свёл ладони и поправился: — Повторялся до сих пор. Этим счастливым временам не должен был прийти конец, и знаешь почему? Просто потому, что этого не может быть. А теперь хватай брата и бегите. Если бы я мог раздать вам подзатыльников, вы, два глупых малька, кубарем скатились бы по лестнице к воротам прямо сейчас.

Волокна тумана колыхались у первых ступеней лестницы, переползали друг через друга, будто копошащиеся в гнилом полене личинки. Денис вспомнил бесконечно вкусную сладкую вату, которой он угощался, когда его водили в парк аттракционов. Только здесь, конечно, это была не вата.

Призрак проявлял сегодня чудеса выдержки, и, глядя на него и на своего брата, которого хоть и бил мандраж, но отнюдь не разбил паралич, Макс неожиданно взял себя в руки.

— Я знаю, кому принадлежат эти стрелы — сказал он, выдернув одну, застрявшую в низком навесе. Мальчик брезгливо вертел её в руках. — Оперение знакомое. Сиу Грязного Когтя. Этот народ старается держаться обособленно. Последний раз их якобы видели десятилетие назад, когда они, собрав вигвамы, женщин и детей, откочевали в пустыню.

— Значит, теперь они вернулись, — сказал Доминико. — Для какой цели?

Пока они разговаривали, Денис почувствовал: некто и вправду приближается оттуда, из-за угла, дальше по улице. Может, это дядюшка Опи только что очнулся после солнечного удара и, сняв мокрую тряпку со лба, отправился выпить сидра? Или растяпа-цирюльник, который случайно нарезал ножницами время и теперь ходит, неприкаянный, пытаясь найти пропавший лоскут, тот, который они с братом так неосмотрительно перешагнули, истратив прорву времени буквально за секунду.

Денис бросился бы на шею любому из этих ребят. Но наступает пора для каждого ребёнка распрощаться со сказками о всесильных взрослых, и мальчик почувствовал, что его время пришло как раз сейчас. Эти шаги… как стук стариковского сердца. «Тук…. тук… тук…» Как бормотание сумасшедшего в тесной лесной хижине, куда уже больше двадцати лет никто не заглядывал. Как музицирование пересыхающих болот, костяной хруст сухого тростника, кашель лягушек, последних в этом лягушачьем клане… Нет, Денис не хотел со всем этим встречаться. Он хотел быть дальше… как можно дальше отсюда.

Максим тем временем соскочил с последней ступеньки и дёрнул Дениса за одежду: мол, уходим.

— Подожди! — сказал Денис. Кое-что вдруг пришло ему в голову. — А как же Варра?

— Кто?

— Ну Варра, дочь Бренны. Вдруг она и её подружки всё ещё на дереве? Тогда нам нужно их спасти.

— Их там больше нет, — сказал Максим. Очки его были как донышки пыльных стаканов, долгие годы простоявших на верхней полке. — Никого не осталось — разве ты не видишь?

Но Денис не слушал. Денис уже бежал. Столбы, обозначающие ворота, свистнули где-то над ухом; ахнув, Денис перемахнул овражек с луковой шелухой, очистками от репы и сломанным колесом от телеги на дне, и что есть духу понёсся вниз, к берегу, к реке, которая сейчас, в бесцветном мире, выглядела так, будто ей отчаянно тесно в своём ложе.

Денис встал под ивой. Приложил ладони рупором ко рту и закричал:

— Э-э-эй… Варра! Ты там? Спускайся, мы пришли за тобой!

Но, похоже, никого и вправду не было. Налетевший непонятно откуда ветерок зашевелил длинные ивовые плети, на миг показалось, будто вся объёмистая крона стала головой девочки на шее-стволе, со слегка растрёпанными волосами, и она смотрит на него, Дениса, с надеждой и немой мольбой…

— Братец!

Денис обернулся.

Максим и Доминико стояли бок о бок в десятке шагов от него, а за их спинами из распахнутых ворот, как из глотки умирающего, отчаянно хватающего воздух и не знающего, какой из вдохов станет последним, выползало нечто… нечто, похожее на почерневший от прилива крови язык. Там, внутри, кто-то шевелился и протягивал руки. Этот язык — будто пыльный мешок, внутри которого барахтался, играл и резвился разом десяток детей. Всё, с чем он соприкасался, чернело и скукоживалось, как бумага от жара поднесённого к ней пламени, всё вокруг обвешивалось плетьми белесого тумана. При взгляде на эту СКВЕРНУ, Денис понял, что её надо именовать не иначе как большими буквами, произносить не иначе как шёпотом, а лучше вообще молчать, не то услышит, придёт, сначала проникнув в твои сны, потом запустив лапки тумана в чашку с остатками напитка недельной давности, а потом…