Дмитрий Ахметшин - Похождения Дениса в нарисованном мире

— Так вы, дядя, может, подскажете мне время, да я пойду? — сказал Денис, стараясь вести себя как можно более непринуждённо. — И заведите уже эти свои часы.

Здоровяк похлопал глазами. Шея его приобрела малиновый оттенок — не то от смущения, не то от гнева.

— Да четырёх ещё нет, — сказал он, уставившись на шестерни и канаты, как будто раздумывая, куда бы пнуть, чтобы заставить их работать. Денис не мог поверить, что трюк сработал. Возможно, всё дело в голосе, который удивительным образом не подвёл. Если бы он начал дрожать… о, если бы он начал дрожать!..

Денис, обойдя здоровяка и поблагодарив его (вежливость — учила его мама — никогда и ни при каких обстоятельствах не бывает лишней), стал спускаться по лестнице. Но, наверное, это торопливое «спасибо» и вернуло усатого смотрителя с небес на землю. Когда до окна оставалось каких-то четыре ступени (Денис уже предвкушал жар крыши), на его воротнике сомкнулась огромная ручища.

Домой его доставили под конвоем милиционера, смешливой и доброй девушки в заломленной на бок и, казалось, едва держащейся на пуке волос фуражке. От неё пахло лошадиным потом (по секрету она сказала Денису, что работает в конской милиции, патрулирует набережную и позирует для туристов с фотоаппаратами).

— Вам-то весело, — сказал Денис хмуро. Он вёл под уздцы своего железного коня. — Гуляете каждый день! А я теперь два дня из дома не выйду.

Девушка легкомысленно сказала:

— Мы с тобой можем сговориться и сказать, что тот противный мужик просто оставил дверь открытой, а тебе стало любопытно.

Милиционерша была не самого высокого мнения о смотрителе часовой башни. Кажется, она думала, что памятник архитектуры достоин менее пьющего и более представительного стража.

— Что ты вообще там забыл? — спросила она.

Денис чувствовал в своём конвоире родственную душу, поэтому выложил ей всё без капли сомнения.

— У меня есть брат. Только мне его никто не показывает. Я думал, что его держат в плену в часовой башне, — сказал Денис, утирая нос. Оттуда нещадно текло.

Девушка перестала улыбаться.

— Так-так. Расскажи-ка поподробнее.

Родители уже вернулись с работы. Они окружили милиционершу как вороны смертельно раненую олениху. Отец угрюмо терзал бороду, мама была бледна и то и дело прижимала ко рту носовой платок.

Дениса покамест оставили на диване, он сидел там, решив проявить хоть немного послушания. Возможно, это облегчит его участь.

Встревоженная работница милиции то и дело обращалась к отцу с вопросом: «У вас точно не пропадал сын? Мальчик так убедительно рассказывал… Конечно, всё это больше смахивает на детские фантазии, но всё же…»

— Послушайте, — вздохнул отец и увёл женщину на кухню, где они долго вполголоса разговаривали.

Избегая поднимать глаза на маму, Денис смотрел, как покачивается на ламинате тень от её причёски. На ней не было лица, а было что-то бледное, холодное, как выпавшая из кармана зимой монетка.

Через некоторое время девушка-милиционер ушла, бросив на мальчика сочувственный взгляд. Отец, ни слова не сказав, поднялся наверх, на чердак. Рубашка его на спине топорщилась, будто звериный загривок. Денис слышал, как он ходит там, пиная стулья. Казалось, будто пыль просачивается сквозь потолок и ложатся на переносицу, вызывая позывы к чиханию.

Мальчик был прекрасно осведомлён о мистической природе чердаков, но к его разочарованию собственный их чердак был скорбным исключением из этого клише. Он был неуютным, тёмным и пыльным. Никакой мистики, только прабабушкины шубы и парочка ящиков с каким-то унылым тряпьём, которое папа, выкраивая примерно раз в месяц время, принимался разбирать, чтобы, в конце концов, плюнуть и запихать всё обратно. Мальчика туда особенно не пускали, мотивируя тем, что он может ненароком вдохнуть мышиную отраву. Да он не больно-то и стремился. На всех ровных поверхностях там лежали белые шарики средства от моли. Когда-то в карманах шуб водились мыши, которых Рупор очень боялся, поднимая лай на весь дом при малейшем шорохе. Впрочем, мыши, видимо, подозревая, что нервы хозяев и так расшатаны от громкого звука, старались вести себя потише.

Там стоял старинный отцовский стол из тёмного дуба, весь в зарубках и заусенцах, как будто сработал его железный дровосек из сказки, да и то в громадной спешке. В выдвижных ящиках не было ничего, кроме огрызков яблок, стопок каких-то бумаг, книжек про покорение Америки, да бутылочек с засохшим на стенках лекарством. Мама говорила, что когда-то отец очень любил этот стол — так, что прихватил его с собой, когда они переезжали из Петербурга. Денис не слишком понимал, зачем тащить такую громадину только для того, чтобы та стояла на чердаке, но на то взрослые и взрослые, чтобы многие их суждения и мотивы были странны для свежего детского разума.

Мама, повздыхав, пошла разбирать пакеты с покупками. Вид у неё был до крайности деловой, но, присмотревшись, Денис увидел, что белая точёная шея хранила следы ногтей: мама всегда чесала и тёрла шею, когда была чём-то взволнована.

— Ты расстроил нас, сынок, — сказала она, не поворачиваясь.

Это не звучало как угроза или упрёк. Простая констатация факта.

Денис забрался с ногами на диван. Сказал, имея в виду отца:

— Он что, хочет разобрать бабушкины вещи?

Нет ответа. Мама шуршала покупками. Видимо, его не собирались наказывать. Денис чувствовал, что родители… растеряны, что-ли? Он совершенно не понимал, что с этим делать.

— Знаешь, было бы хорошо, если бы я смог там играть, делать уроки за папиным столом, а то и переехать жить. Дидрик Смит из мальчишек-детективов тоже жил на чердаке.

— Замолчи, Денис. Ты и так сегодня наделал делов. Папа расстроен.

— Из-за меня?

Мама выгребала из пакета вещи и бросала на диван, очевидно, не испытывая от своей покупки никакого удовольствия.

— Так точно, малыш. Я, конечно, понимаю, каждый хороший сын должен быть непоседой и уметь расстраивать предков, но в этот раз ты, прямо скажем, переборщил. Ты мог упасть с высоты и что-нибудь себе сломать.

— Но я серьёзно думал, что он там! Братик, который так и не вырос. Я думал, что он наблюдает за мной с часовой башни.

Мама побледнела, но Денис, не замечая, продолжал, ускоряя темп, плюясь словами как из автомата:

— У меня никогда не было брата! Ни старшего, ни младшего. Если бы я был чьим-то пропавшим братом, я бы непременно объявился! Совершенно точно тебе говорю. И я не понимаю, почему он скрывается…

Внезапно Денис замолчал. Мама смотрела на него, хлопая глазами, лицо её было белым в свете настольной лампы. Нижняя губа встрепенулась, как птица, которая собралась улететь, а из горла вырвался низкий дрожащий звук.