Александр Харламов - Книга судеб [СИ]

— Очень интересно, — согласилась Красовская, — а не могли бы посмотреть то место, где чаще всего появляется призрак? Сфотографировать? Для газеты…

— Боюсь, что нет, милая дама, — нахмурился вахтер, — без разрешения ректора никто посторонний не имеет право входить в вуз. Вот завтра утречком приходите. Напишите честь по чести заявление, получите разрешение на съемку и милости просим, а пока нет!

Мужчина солидно скрестил руки на груди, театрально повернув голову чуть на сторону. Видимо, в его понимании эта поза выглядела непреклонной и солидной.

— И все же… — аккуратно настояла на своем Янка. — У нас завтра сдача нового номера. Статья должна быть…

Она вытащила из сумочки небольшой кошелек красного цвета и положила его на стойку вахты, подмигнув охраннику.

— Нам очень нужна ваша помощь…Мы вас отблагодарим и обещаем место на развороте нашей газеты, — торопливо добавила она, видя, что старик уже почти сломался.

— У нас пенсия и правда маленькая… — нерешительно начал он, а Красовская ловко достала из бумажника двести гривен и сунула их под внутренний телефон института.

— Очень маленькая! — выразительно поглядел вахтер на нее. Она со вздохом вытащила еще одну купюру. — Но в принципе, я думаю, можно что-то придумать…

Он встал из-за стойки и прошел к двери. Запер ее на ключ и указала нам на длинную витую лестницу, ведущую на второй этаж.

— Милости просим, — проговорил он, медленно поднимаясь наверх, — гимназистку чаще всего видят на втором этаже в левом крыле здания. Не знаю, что ее туда так тянет? Может действительно именно там ее купец…это… — он мазнул взглядом по Красовской и стыдливо отвернулся.

По узкому коридору, задрапированному какой-то бордовой тканью были развешены портреты знаменитых выпускников и ректоров вуза. На нас со стен глядели задумчивые, одухотворенные лица людей, закончивших много лет назад этот храм искусств. Откуда-то сверху доносились возмущенные возгласы актеров, репетирующих очередной спектакль, но отдельных слов разобрать было нельзя. После недолгой прогулки по коридору, мы оказались перед старым портретом довольно крепкого мужика, сидящего с тростью в руке на венском гнутом стуле, одетого в дорогой сюртук с накрахмаленными манишками. Длинная борода, почти по грудь и жесткий властный взгляд из-под косматых, нахмуренных бровей выдавали в нем человека властного и жесткого.

— Вот здесь ее частенько и видят, — указал рукой на тупичок с картиной вахтер, — уж не знаю, чем ей это место полюбилось, но торчит под картиной практически каждую ночь…

— А сами-то вы ее видели? — спросил я, рассматривая неизвестного мне барина.

— Боже упаси! — перекрестился неловко вахтер. — Те кто ее видел, потом долго отойти не могут, шепчут что-то про себя, ходят, как в воду опущенные.

— А может это и есть ее обидчик? — кивнула головой на портрет Яна.

— Да не может такого быть! — возмутился мужчина. — Это же сам Котляревский Иван Кузьмич — знатный меценат, покровитель и благодетель нашего театра…

Я если честно не разделял уверенности охранника. Как раз такие меценаты и благодетели в девятнадцатом веке частенько баловались с девками по закоулкам и углам, не особо спрашивая желания оных. А взгляд Котляревского так и таит в себе какую-то странную бесинку, отдавая сумасшествием.

— Вы нас оставите здесь на полчасика, чтобы поснимать? — с завораживающей улыбкой попросила Яна.

— Не положено… — угрюмо насупился вахтер, но Красовская пошла уже по проторенному пути и сунула ему в карман форменной куртки еще одну купюру.

— Мы вас очень попросим.

— Ну ежели так… — охранник пошел вниз, утопая форменными сапогами в бордовом ворсистом ковре, расстеленном по всему коридору.

— Странный мужик, — кивнул я на портрет, осматриваясь по сторонам.

— Это я заметила, — разозлилась Красовская, видимо всерьез огорченная потерей шестиста гривен, — ты хоть что-нибудь видишь или чувствуешь?

Я помотал головой, сделав шаг вперед. Ничего необычного. Пахло пылью и масляной краской от портрета, словно он был только что написан.

— Все, как всегда, но до полуночи еще долго… — мысль о том, что придется торчать тут до двенадцати часов привела меня в ужас. Я не мог даже представить, что буду говорить Светке, и как она отреагирует на столь позднюю задержку. И вдруг мое тело сковал холод. Он заполз под рубашку и двинулся мурашками по спине. Лицо окаменело, словно сведенное судорогой. Я ощутил легкий ветерок, мазнувший мне по лицу и отшатнулся.

— Что такое? — обеспокоенно оглянулась Янка.

— Я ее чувствую, — прошептал я, осознав, что холод — всего лишь спутник души суицидницы-гимназистки, привязанной к этому чертову портрету силой своей ненависти. — Она где-то рядом… — я облизал пересохшие губы. Вокруг царил полумрак, разрываемый маленьким светильником перед картиной, на которой был изображен Котляревский. — Она идет сюда…

— Ой! — охнула Красовская, спрятавшись мне за спину. Куда делся ее журналистский запал?

Я прикрыл глаза, пытаясь не увидеть — почувствовать каким-то внутренним зрением приближение призрака. Все вокруг поплыло, будто в тумане, а потом туман рассеялся, холод стал почти невыносимым. Мне пришлось открыть глаза. Передо мной висела дымчатая фигура совсем молодой девушки в строгой гимназисткой форме времен девятнадцатого века. Она, склонив голову, с любопытством рассматривал нас с Яной, слегка улыбаясь. Именно от нее струился этот ужасный поток холода.

— Здрасте… — выдавил из себя я.

— Дворкин, с кем ты здороваешься? — заорала мне на ухо перепуганная Красовская. Ее горячее дыхание немного привело меня в чувство.

— Она…здесь… — прошептал я, не сводя глаза с души девушки, по прежнему молча стоявшей передо мной.

— Кто? — шепнула мне Янка.

— Гимназистка… — выдавил я из себя. Прошлая моя встреча с призраком прошла чуть легче. Я не совсем понимал кто передо мной, а теперь своими глазами видел потустороннее существо и ни где-нибудь в Зазеркалье, а в самом центре Харькова!

— Я никого не вижу! — закричала Яна, схватив меня за плечи.

— И не увидит! — улыбнулась гимназистка, вымолвив наконец-то хоть слово. Голос был у нее певучий приятный с легким малороссийским акцентом. — Мы показываемся лишь в полночь, да и то, когда хотим отвадить кого-то…Например, студентов, вздумавших в моем коридоре зажиматься по углам! — ее глаза гневно блеснули ледяным огнем.

— А я? — дрожащим голосом спросил я.

— Ты — другое дело! Ты можешь прорывать завесу между мирами! Быть в нашем мире и в этом! — она обвела рукой коридор и закружилась в сером туманном вихре. — Для тебя нет преград, нет препятствий! Ты странник!