Татьяна Абиссин - Драконья примула [СИ]

Свет полуденного солнца отражался от блестящих, как зеркала, камней, и слепил глаза. Вокруг царила тишина, нарушаемая только редкими криками птиц и шелестом трав.

Внезапно на ровную, словно срезанную ножом, площадку вышел охотник. Высокого роста, светловолосый, он был на редкость хорош собой и, несмотря на простую одежду, никогда не остался бы незамеченным. Пустая сумка, болтавшаяся на плече, свидетельствовала о том, что день выдался неудачным.

Посмотрев на небо, мужчина решил, что пора возвращаться домой. Ему хотелось верить, что другим сегодня повезло больше. Тем более, что для него охота — далеко не главная обязанность. Скорее, подспорье и возможность поддержать в трудных обстоятельствах своих людей.

Вдруг незадачливый охотник напрягся — слева ему почудился едва слышный шорох. Бесшумно ступая, он обошел несколько больших, в рост человека, камней, и осторожно выглянул. Открывшаяся ему картина оказалась настолько необычной, что мужчина едва не присвистнул от удивления.

Прямо на земле, спиной к нему, сидел детёныш дракона. Еще совсем маленький — размером с трех быков — он жалобно скулил, пытаясь вытащить хвост из-под груды камней. Дракончик извивался, силясь лапами дотянуться до завала, но всё, что ему удалось, это поднять тучи пыли.

— Как же тебя угораздило, малыш? — спросил охотник. — И откуда ты взялся? С драконьего Острова, что ли? После Черного полдня всё пошло не так…

Дракончик повернул голову на звук его голоса. Ответить он не мог — только люди-драконы обладали человеческой речью и разумом — но во взгляде читалась такая мольба о помощи, что охотник не остался равнодушным. Бросив на землю сумку, он подошел к груде камней, пленивших детеныша, и принялся разбирать её. Он работал быстро и, в то же время осторожно, отбрасывая сначала крупные камни, затем мелкие.

Даже для него это оказалось нелёгким делом. Пот заливал глаза, руки, сжимавшие очередной камень, заметно дрожали. Наконец дракончик смог пошевелить хвостом, стряхивая с себя мелкую каменную крошку, и повернулся к охотнику. Из его пасти вырвался звук, похожий на урчание. Человек понял, что его благодарят.

— Не стоит, малыш. Но пока не вырастешь, не забывай об осторожности.

Охотник с удовольствием выпрямил спину, потянулся и, взял сумку, собираясь уйти. Он не обратил внимания, что дракончик опустился на землю и вытянул шею. В следующее мгновение вырвавшийся из пасти дракона огонек обжёг правую руку охотника.

Мужчина вскрикнул, почесав запястье. Потом погрозил кулаком маленькому дракону, с самым невинным видом потиравшим морду лапой, и скрылся за большим валуном. Через пару часов он и думать забыл об этом случае.

Охотник не подозревал, что с этого дня его жизнь изменится навсегда.

— Ужин готов, госпожа Прим, — горничная неслышно вошла в комнату и остановилась перед сидевшей за пяльцами молодой хозяйкой.

Увлеченная работой девушка вздрогнула и уколола иголкой палец. На коже выступила крохотная капелька крови, и, прежде чем Прим успела достать платок, упала на белоснежную ткань.

— Теперь не отстирается… — вырвалось у Прим досадливое замечание. Она осторожно отложила пяльцы в сторону и поднялась.

— Прошу прощения, — горничная присела, — это я виновата.

На лбу Прим появилась складка. Но, справившись с собой, она ответила спокойно, как всегда:

— Ничего страшного. Просто закрою это место цветком красного цвета.

Про себя она подумала, что придется менять часть задуманной композиции. Какая жалость, ведь именно эту работу ей хотелось сделать безупречно. Так, чтобы спустя годы люди восхищались не изяществом рисунка и мастерством рукодельницы, а тем, что изображено на полотне…

— Всё равно на сегодня пора заканчивать, — ободрила она смущённую Элис. — Скажи бабушке, что я сейчас приду.

— Боюсь, вам придется ужинать в одиночестве, госпожа. Леди Тэнгу приняла лекарство и, скорее всего, уже спит.

Прим чуть слышно вздохнула. Плохое самочувствие старшей леди Тэнгу не было тайной ни для кого из слуг. И это неудивительно, если учесть, что ей пришлось пережить за последние месяцы…

Прим подошла к овальному зеркалу, висевшему на стене. Ещё недавно его затягивала плотная черная ткань. При красноватом свете заходящего солнца в нём отразилась стройная девушка. Платье из темно-серого шелка удачно оттеняло нежную кожу и светлые волосы. Когда Прим сняла удерживающую их ленту, мягкие пряди рассыпались по плечам.

— Вы становитесь настоящей красавицей, госпожа Прим, — улыбнулась горничная, расчёсывая ей волосы.

Прим грустно улыбнулась:

— Спасибо, Элис. Если верить письмам лордов со всей страны, это действительно так. Хотя сомневаюсь, что получала бы эти письма, не будь я одной из Тэнгу.

«К тому же, всем известно, кто является настоящей красавицей, и обладает силой рода…»

Прим наклонила голову, позволяя горничной уложить волосы в узел на затылке и закрепить их шпильками. По негласному правилу девушки из знатных семей не могли показаться на людях с распущенными волосами. И хотя семья Тэнгу с некоторых пор жила уединенно, приличия соблюдались неукоснительно — за этим следила бабушка, госпожа Инесса.

Повисло молчание. Прим отрешённо смотрела в зеркало, когда служанка спросила:

— А что вы вышиваете, госпожа? Такое большое полотно… Это ведь не платок и не скатерть, не так ли?

По плечам девушки пробежала легкая дрожь — то ли от холодного ветра, проникшего в комнату сквозь открытое окно, то ли от неосторожного движения горничной, уколовшей её шпилькой. Прим машинально оглянулась назад, где на низком столике лежали пяльцы с неоконченной вышивкой.

Служанка, точно не заметив этого, продолжала допытываться:

— Вы собираетесь продать вышивку? Или это подарок?

— Нет, — очнулась от своих мыслей Прим, — вышивка останется в нашем доме. Это, скорее, дань памяти тем, кто никогда не вернётся, и кому мы все обязаны жизнью.

Горничная до крови прикусила губу, словно наказывая себя за то, что не смогла удержать язык за зубами. Хотела, как лучше, а вместо этого ткнула пальцем в раскрытую рану. Хотя всем слугам в доме Тэнгу — да и во всём Тэнгурине, пожалуй, — известна печальная судьба Изабель, старшей сестры её госпожи. Равно как и то, что после ухода Изабель дом погрузился в траур.

А Примула Тэнгу разучилась смеяться.

— Простите меня, — пробормотала горничная.

— Достаточно извинений на сегодня, Элис, — Примула поднялась, поправила платье. Затем ополоснула руки в серебряном тазу, наполненном водой. И направилась к выходу, решив, что раз ей придется ужинать в одиночестве, то нет необходимости менять платье на более нарядное. — Всё равно от них ничего не изменится. Как говорит моя бабушка, надо жить дальше.