Вадим Степанов (СИ) - По следам мечты [СИ]

Следующие два часа Андрей, Глеб и Юра, под четким руководством Лиса учились падать. Предводитель показал как группироваться, как принимать удар о землю. И дальше были отработки. Ребята падали на бок, на спину, на живот, падали с переворотом и через себя. Андрей за эти два часа упал на землю столько раз, сколько не падал за всю жизнь. Но в этом был смысл: падения только поначалу вызывали страх, когда пришло понимание безопасности, это уже было даже не больно. И главное, на какую часть тела Андрей не приземлялся, он не травмировался, и это тоже начинало напоминать "суперспособность".

После тренировки Андрей шел домой окрыленный, было что-то волшебное и удивительное в этом занятии. Вроде как ты стал приобщен к чему-то важному, нужному, и не доступному простым смертным. Такое чувство он испытал когда в первый раз взмахом руки смог подвинуть коробок спичек, не прикасаясь к нему. И хоть это была просто детская фантазия - обладание сверхвозможностями, именно сейчас, в этом возрасте, она казалось ему реальной, как никогда. Андрей был счастлив, адреналин играл в его крови, тело приятно ныло от нагрузок, белая мантия зимы делала мир вокруг чистым, простым и понятным".

Это было удивительное ощущение - держать ее ладони в своих ладонях. Саша смотрела на меня, не отрываясь, а я смотрел на нее. Тепло ее кожи передавалось мне, перетекая по моим венам куда-то под ребра, согревая, дурманя, маня.

Это был новый тренинг, надо было разойтись по парам, сесть друг напротив друга и взяться за руки. Можно было просто держаться, можно было гладить чужие запястья, можно было делать все, что не вызовет сопротивления. Это было почти неприлично. Никогда не думал, что такое простое действие, как прикосновение к чужой руке, может вызывать столько эмоций. Нет, может, но не в этом возрасте. В моем возрасте обычно волнуют другие касания. А здесь лишь руки, и пальцы, бесконечно робкие и невозможно смелые.

Саша смотрела только мне в глаза и ничего не говорила, я трогал ее узловатые, нежные пальцы, проводил подушечками по тыльной стороне ладоней, был смелее, поднимался выше к запястьям. Секс за всю мою жизнь не был столь волшебным, как эти касания. А как она смотрела. Не было осуждения, не было тревоги, был интерес, было волнение. Это длилось не больше десяти минут, но казалось вечностью ощущений, но лишь мгновением по времени. Когда Ведущий скомандовал "стоп", мне захотелось кричать, что, мол, нет, давайте продолжил еще, давайте не будем останавливаться. Но это был всего лишь тренинг, а вокруг, оказывается, были люди. И вот мы снова уселись в круг, и стали обсуждать произошедшее. Я не помню, что говорили другие люди, я думал только о том, что испытал, и пытался представить - о чем думает она. А она вежливо и безучастно смотрела на людей, и ни разу на меня. Когда пришла наша очередь говорить, Саша сказала "пас", а я лишь промямлил, что это было очень необычный опыт. Только тогда она на меня посмотрела, посмотрела как-то странно, оценивающе. Как жалко, что мы не умеем читать мысли.

***

Вот бы где-нибудь в доме светил огонек,

Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...

Я бы спрятал клыки и улегся у ног.

Я б тихонько притронулся к детской щеке.

Саша пела эти строки, а я пытался вспомнить, где раньше их слышал. Когда мы вернулись в актовый зал, ребята заканчивали наигрывать балладу. Она молча подошла к ним, взяла микрофон и стала петь. Музыканты подстроились, и песня вроде как пошла правильно - сначала. После обсуждения тренинга, мы почти не разговаривали с ней. В полном молчании мы спустились к музыкантам, и даже ни разу не посмотрели друг другу в глаза. Не знаю, о чем думала она, меня же переполняли эмоции. Ребята встретили нас взглядами. Мое лицо от волнения, и от понимания того, что это волнение заметно, приобрело пунцовый цвет. Я попробовал прийти в себя, сел на кресло напротив сцены и просто слушал, как они играют и поют. Все как-то сосредоточились на музыке, и только Сокол не отводил от меня глаза. Баллада была не очень долгой, но именно эти строки мне запомнились: "я бы спрятал клыки и улегся у ног". Как только закончилась песня, я вышел на улицу и закурил. Сердце колотилось уже тише, кровь медленно отступала от лица, а внутри неприятно образовывалась пустота. Это была чужая девушка, это был чужой мир, это была не моя история. Я это чувствовал, я это признавал.

Докурив вторую по счету сигарету подряд, я решил не возвращаться в зал. У них там своя атмосфера, свои переживания, общий рабочий процесс. Зачем я им нужен? Да и вряд ли они заметят мое отсутствие. Ну, может, Саша заметит. Я надеюсь.

Не оглядываясь, я пошел прочь от здания бывшего детского сада. Я не думал, куда я иду, просто шел. Странно было видеть эти некрасивые лица выходных людей. Все куда-то торопились, тащили пакеты и сумки, машины гудели сигналами. Молодые девчонки, по-летнему раздетые куда-то спешили, уткнувшись в свои телефоны. Грякала музыка у торгового центра, где, у фонтана, повинуясь какой-то неизвестной природе двигательной силы, по часовой стрелке, с бесконечным запасом энергии катались на роликах дети. Я поднял голову на величественные стены безвкусной постройки. Сокол меня как-то зазывал сюда погулять. Но я послал его к лешему, заявив, что гулять внутри помещения, это оксюморон. Но, почему бы не зайти? В конце концов, чем мне еще заняться? Идти домой в таком состоянии, пробовать писать - бессмысленная затея. Сожру гамбургер или еще какую-нибудь хрень.

Поднявшись на лифте на самый верх этого муравейника, я оказался в огромном помещении, условно разделенном скамеечками и зонами отдыха. Здесь были аттракционы для детей, игровые комнаты, по стенам расползлись футкорты и маленькие рестораны. И только дойдя до конца зала, я понял, как не ошибся, придя сюда. Огромные десятиметровые окна от пола до потолка открывали город. Я сразу занял столик возле этой прозрачной стены, предварительно сделав заказ. Хотелось чего-нибудь необычного и я решил взять себе осетинский пирог и большой стакан черного кофе. Глядя на солнечный город через прозрачную стену, ощущая вкус горячего сырного пирога, я чувствовал как возвращаюсь в реальность. А после глотка кофе, даже ощутил зачатки хорошего настроения. И тут ко мне подсел он. Я терпеть не могу попрошаек. Я понимаю, что зарекаться не стоит, и ситуации у людей бывают разные, но так же я знаю, что это заработок. Только заработок на чистых человеческих чувствах. Заработок на редком желании человеческого существа быть хорошим. Заработок, который выковыривает остатки порядочности и сострадания, даже у самых лучших представителей хомо сапиенс. И потому я стараюсь его не поощрять. Тем более, что передо мной сидел мужчина, пусть и пожилой, да и побитый жизнью. Хотя, кто знает, чем он побит, может, тлетворным влиянием излишеств. Да и одет хорошо, может, в не очень свежую, но хорошую одежду: пиджак на тонкую рубашку, брюки.