Вадим Степанов (СИ) - По следам мечты [СИ]

- Проводил? - сразу спросил открывший дверь Сокол.

- Угу, - ответил я.

- Заходи, - Сокол впустил меня в квартиру. - Ребята уже разошлись, так что нормально пообщаемся.

- Ага, - я был немногословен.

- Как тебе Саша? - Сокол впился в меня взглядом, и при этом очень напрягся.

- Ну...

- Наверняка тоже понравилась. Она всем нравится. Мне кажется, что и пацаны ко мне приходят, только чтобы в ее компании побыть. Пиво будешь?

- Да.

Сокол прошел на кухню и я вместе с ним. Кухня была самой обычной, даже немного слишком. Судя по залу, завешанному картинами, кухня должна была представлять из себя более убогое зрелище. Ну, не убогое - богемное. Сокол достал из холодильника туборг (тоже, блин, напиток для творца) и вручил мне. Тут же на кухне мы и расположились.

- Как тебе мое логово? - спросил Сокол.

- Необычное, - я пытался подобрать слова. - Судя по картинам - ты рисуешь.

- Картины пишут, - поправил меня Сокол. - Но да, я пишу. Правда, большинство картин, которые ты видел в комнате - это отцовская работа.

- Ты с отцом живешь?

- Да, - Сокол как-то вяло кивнул. - С отцом и сводным братом. Они сейчас в Небуг укатили, это село под Туапсе. Там у отца домик есть, они на все лето туда сваливают.

Судя по паузам и подбору слов "у отца", а не "у нас", я понял, что отношения с родителем у Сокола не очень клеятся. А тут еще сводный брат.

- Хочешь, покажу свою работу? - вдруг решил прервать паузу Сокол. - Правда, я ее еще не закончил.

- Конечно, - согласился я.

Работа оказался той самой закрытой тканью картиной, на которую я обратил внимание сразу, как спустился с крыши. Сокол, немного рисуясь, сдернул ткань, и на мой суд предстал пейзаж у моря.

- Красиво, - сказал я, но как ни пытался, так и не смог понять, в каком месте она незакончена. - Это ты тот самый поселок в Туапсе нарисовал?

- Да, - почему-то погрустнел Сокол, и накрыл картину снова. - А ты чем занимаешься?

- Я пишу.

- Что пишешь?

- Пока еще не решил. Прозу наверно.

- Покажешь?

- Покажу. Только надо дописать.

- Давно пишешь?

- Только начал.

- Ясно.

А незаданный вопрос так и висел в воздухе.

- Саша твоя девушка? - решился я.

- Нет, - как-то даже расслабился Сокол, он словно тоже хотел этот разговор начать. - На самом деле, у нее есть жених, крутой.

- "Крутой" это как - бандит?

- Да кто знает, может и бандит. Может просто мажор, а может в бизнесе хорошо разбирается.

- Богатый, то есть.

- Судя по новой Ауди - да.

- Понятно.

- Самое обидное, что мы почти начали встречаться, как вдруг этот кекс на своей иномарке нарисовался. Родители ее, что ли, познакомили. Неважно. Короче, наша Саша, конечно же, сразу на всю эту роскошь повелась.

- Зря ты так, - мне очень не понравились его слова, но возможно в нем говорила обида отвергнутого парня. - Мне она такой не показалась.

- Да все они "не такие". - Сокол надолго приложился к бутылке и оторвал от губ, только осушив. - Еще будешь?

- Я это еще не допил.

- Пойду себе принесу.

Пока Сокол рылся в холодильнике, я решил более внимательно изучить другие картины. Там было на что посмотреть. Тут были не только пейзажи, но и портреты. Очень хорошие, живые портреты. Наверно то были картины отца Сокола. И как-то у них это получается в судьбе? Я имею в виду творческих людей. Всегда какие - то проблемы с отцами. Чью биографию не почитай, у всех одна и та же история - папа бил, папа пил, папа застрелился, повесился, пропал. И после этого у них начинался творческий подъем. То же, кстати, у супергероев - папу грохнули, надо за папу мстить. Почему-то кажется, что и комиксы пишут такие же недолюбленные отцами дети. А может в этом и есть секрет творческого прорыва и последующего успеха? В таком случае мне тут ловить нечего. С моим папкой мне в надрывные создатели не прорваться, только в клерки. Впрочем, может так и выйдет, если я буду распивать пиво на чужих диванах, вместо того, чтобы писать.

Я допил свой "туборг" и спешно попрощался с Соколом. Тот так и застрял на кухне, видимо, увлекшись поиском пива в холодильнике, и не особо протестовал моему уходу. Где-то, похоже, я неправильно себя повел, а, может, наступил на какую-нибудь больную мозоль. Разве так сразу поймешь. У нового знакомого порой мозоли находятся в таких неожиданным местах, что наступить на них по незнанию - легче легкого.

Я выбрался на крышу и с облегчением закурил. Странный вечер. Как раз то, что надо, чтобы продолжить писать.

"Андрей не был самым сильным в своем классе. Это как-то исторически сложилось, путем тщательной проверки на прочность. В его классе было тринадцать пацанов, и "по силе", а значит, по авторитету и значимости он был седьмым. Не чмошником, которого каждый мог пнуть, но и не на вершине. Справедливости ради надо сказать, что Андрей и не стремился на эту самую вершину. Место вожака было очень шатким и уязвимым. Не было года, чтобы это самое место не проверялось на прочность. Последние три года, а это шестой, седьмой и восьмой классы, было прочно занято Сизым (Колей Сизовым), и казалось, останется за ним до конца школы. На самом деле, Сизый был не худшим вожаком, может, еще и поэтому на его место особо не претендовали, а порой и даже защищали. А драться за второе или третье место было глупо. Иерархия, сложившаяся путем естественного отбора с пятого класса, была устойчива и понятна. Пока вдруг в начале первой четверти девятого класса не появился новенький. Новенького звали Вадимом, но он просил называть его Шмелем, мол, такая кличка прикрепилась к нему в прошлой школе. Почему прикрепилась, не было понятно, фамилия у него была Игнатов. Но мы особенно не углублялись - Шмель и Шмель, тоже смешно. Вопрос стоял в том, на какое место в иерархии он метит. Но оказалось, что, так же как и выбор клички в новой школе, с этой проблемой Шмель тоже решил разобраться самостоятельно. Он ненавязчиво выяснил, кто самый сильный в нашем классе и на той же неделе, при очередной уборке листьев в школьном дворе, как бы случайно задел граблями Сизого. Тот, конечно, возмутился, и сам не заметил, как оказался втянут в драку. Хотя дракой это было сложно назвать. Сизый по своему обыкновению начал с захвата отворота соперника - так он пытался деморализовать врага, который был вынужден вырываться. Но со Шмелем этот номер не прошел. Как только руки Сизого оказались на отвороте пиджака, он, не мешкая, ударил в подбородок нашего лидера. Руки Сизого от неожиданности разжались, а Шмель, не давая ему опомниться, нанес еще несколько сильных ударов по лицу. Так кончилась власть Сизого, и снова начался разброд и шатания. Правда, Шмель до третьей четверти в нашем классе больше ни с кем не дрался, посчитав, что, победив самого сильного, он и так уже все доказал. Теперь он взялся за другие вершины. Он решил стать самым сильным среди девятых классов. И до конца полугодия вся школа наблюдала гладиаторские бои на старом крыльце за спортзалом. Правда у такого развития событий появился и другой нюанс: побежденный Сизый решил, что второе место может быть тоже почетным, и главное, надо бы всем объяснить - то, что его побили, во внутренней расстановке сил ничего не значит. Правда, некоторые ребята из класса с этим не согласились, и то, что было незыблемо на протяжении трех лет, вдруг тоже стало подвергаться сомнению. Школа превратилась в боевой лагерь, где все девятые дрались со всеми. Как назло в это время в школе решили возобновить старую традицию - игру в Зарницу. Школа делилась на два лагеря (синие и зеленые), все надевали соответствующего цвета погоны и после основных уроков начинались состязания. Особенно удались состязания на местности, которые проводились в лесу. Вот уж где все старые счеты и обиды проявились в виде нечеловеческих баталий. Скорая не успевала увозить окровавленных мальчишек, со сломанными носами, выбитыми зубами и сотрясениями мозга. Перед новым годом должна была состояться финальная часть соревнований, как раз в лесу. Причем эта часть состязаний обещала быть самой злой: чтобы заработать очки, надо было не просто найти флаг другой команды, но и сорвать погоны, которые носились на протяжении полугода, с противника.