Наоми Новик - Чаща

Заслышав мое пение, Кристина медленно поднялась из кресла в соседней комнате и подошла к дверному проему. В лице ее засветилась исступленная надежда. Светоносный эликсир застрял в животе у Ежи как пылающий уголь; он сиял, и несколько кровавых язв на груди и запястьях больного зажили на глазах. Но пока я пела, темные клочья зелени заскользили поверх лучезарного сгустка: так облака наползают на полную луну. Наплывали все новые и новые, обступали пятно света со всех сторон, загустевали — и вот сияние погасло. Ежи постепенно перестал подергиваться, все тело его расслабилось. Мое пение беспомощно оборвалось. Я подалась чуть вперед, все еще надеясь, и тогда… и тогда он приподнял голову; в желтых глазах вспыхнуло безумие, и он опять хрипло захохотал:

— Попробуй еще раз, крошка-Агнешка, — и Ежи клацнул зубами в воздухе, словно пес. — Иди попробуй еще раз, иди сюда, иди-иди-иди сюда!

Кристина застонала вслух, съехала по дверному косяку на пол и осталась лежать бесформенной грудой. Слезы жгли мне глаза. Меня тошнило, внутри образовалась сосущая пустота — я проиграла! Ежи жутко хохотал и опять подпрыгивал вместе с кроватью, рывок за рывком подбираясь ко мне: стук-постук тяжелых ножек по деревянному полу; ничего не изменилось. Чаща победила. Порча оказалась слишком сильна и въелась чересчур глубоко.

— Нешка, — тихо и удрученно произнесла Кася, и это прозвучало вопросом. Я вытерла нос тыльной стороной ладони и снова мрачно зашарила в суме.

— Выведи Кристину из дому, — велела я и подождала, пока Кася поможет Кристине встать и выйти. Та тихонько запричитала. Напоследок Кася встревоженно обернулась ко мне, я попыталась ей улыбнуться, вот только губы не слушались.

Прежде чем осторожно подобраться к постели, я сняла тяжелый бархатный тюник юбки и обмотала им лицо, прикрыв нос и рот трижды, четырежды, пока едва не задохнулась сама. Затем набрала в грудь побольше воздуха, задержала дыхание, взломала печать на серой взболтанной склянке и плеснула немножко камень-заклинания прямо в ухмыляющуюся, рычащую морду Ежи.

Я тут же снова заткнула склянку пробкой и поспешно отпрыгнула назад. Ежи уже сделал вдох: дым втягивался в его ноздри и рот. В лице больного отразилось изумление — и кожа тут же начала сереть и отвердевать. Рот и глаза так и остались открытыми. Ежи умолк; тело его застыло недвижно, руки словно сковало на месте. Вонь порчи постепенно спадала. Камень обтекал его подобно волне. И вот уже все кончено: я тряслась от облегчения и ужаса, а передо мной на постели лежала связанная статуя — статуя с искаженным нечеловеческой яростью лицом, изваять которую мог бы разве что безумец.

Я убедилась, что склянка вновь надежно запечатана, убрала ее в суму и только тогда пошла и открыла дверь. Кася и Кристина дожидались во дворе, по колено в снегу. Лицо Кристины было мокрым и безнадежным. Я впустила их в дом: Кристина подошла к узкому проему и уставилась на примотанную к кровати статую, временно исторгнутую из жизни.

— Он совсем не чувствует боли, — заверила я. — И хода часов и дней не осознает; я тебе клянусь. Так что, если Дракон все-таки знает, как убрать порчу… — Голос мой прервался. Кристина безвольно осела в кресле, как будто не могла больше поддерживать собственный вес, и опустила голову. Я сама не знала, оказала ли ей услугу или просто оградила себя от лишней боли. Я не слыхала, чтобы бедолаг, затронутых так глубоко, как Ежи, удавалось исцелить. — Я не знаю, как спасти его, — тихо промолвила я. — Но может, у Дракона получится, когда он вернется. Я подумала, попробовать стоит.

По крайней мере, в доме стало поспокойнее: ни тебе завываний, ни вонючей порчи. Страшная, бессмысленная отрешенность сошла с Кристининого лица, как будто прежде ей даже думать было невыносимо, а спустя мгновение она коснулась ладонью живота и посмотрела вниз, на него. Она дохаживала последние дни: я видела сквозь одежду, как дитя чуть шевелится. Кристина подняла глаза на меня:

— А коровы?

— Сгорели, — отозвалась я, — все до единой.

Кристина понурилась: ни мужа, ни скотины, и ребенок на подходе. Данка, конечно, попытается ей помочь, но год будет трудным для всей деревни.

— А у тебя не найдется платья в обмен на вот это? — внезапно спросила я. Кристина недоуменно вытаращилась на меня. — Я в нем больше ни шагу не сделаю. — Все еще сомневаясь, она выкопала откуда-то старое штопаное-перештопаное платье и плащ из грубой шерсти. Я с радостью сбросила громоздкий бархатно-шелково-кружевной наряд рядом с ее столом; наверняка он стоит не меньше коровы, а молоко в деревне какое-то время будет дорого.

Когда мы с Касей снова вышли наружу, уже темнело. Костер в загоне еще горел: в противоположном конце деревни мерцало ярко-оранжевое зарево. Все дома стояли покинутыми. Ледяной воздух проникал сквозь тонкую одежонку, а сама я была выжата досуха. Я упрямо ковыляла за Касей, а та утаптывала для меня снег и то и дело оборачивалась, чтобы взять меня за руку и немного поддержать. Одна отрадная мысль грела мне душу: в башню я вернуться не смогу. Так что я пойду домой к маме и побуду там, пока Дракон не явится за мною; а куда еще мне деться-то?

— Его не будет по меньшей мере неделю, — объяснила я Касе, — и, может, я ему так надоела, что он позволит мне остаться. — Этого мне произносить не следовало даже про себя. — Не говори никому, — поспешно добавила я.

Кася остановилась, обернулась, крепко обняла меня.

— Я была готова пойти с ним, — промолвила она. — Все эти годы я была готова храбро пойти с ним, но когда он забрал тебя, я этого просто не могла вынести. Все оказалось зря, все впустую, а жизнь текла как обычно, как будто тебя и не было никогда… — Она умолкла. Мы постояли немного, держась за руки, плача и улыбаясь друг другу, и тут Кася изменилась в лице, дернула меня за рукав и потянула назад. Я обернулась.

Они вышли из леса — неспешным, размеренным шагом, широко расставляя лапы; они ступали, не проламывая наста. В наших лесах водились волки — проворные, ловкие, серые; они могли украсть раненую овцу, но от охотников убегали. Эти волки были не наши. Массивная покрытая белой шерстью спина такого волка доходила мне до пояса, из пасти вываливался розовый язык; гигантские зубастые челюсти смыкались одна с другой. Волки смотрели на нас — смотрели на меня — бледно-желтыми глазами. Ну конечно, Кася же рассказывала, что первые занедужившие коровы были покусаны волками.

Вожак стаи был чуть меньше остальных. Он понюхал воздух, повел носом в мою сторону, дернул головой, не отрывая от меня глаз. Из-за деревьев неслышно вышли еще два волка. Стая рассредоточилась, как будто повинуясь сигналу, взяла меня в клещи, не оставляя пути к бегству. Волки охотились — и охотились они на меня.