Ирина Шевченко - Судьба на выбор

Хотя ее-то мог разбудить, чтобы поцеловать на прощанье?

«Но, может, и поцеловал, — улыбнулась она, потягиваясь под одеялом. — А прощаться не стал, потому что скоро вернется».

Было непривычно, но безумно приятно думать об Эмрисе и о минувшей ночи так свободно и просто, не как о чем-то предосудительном и непристойном, а как о чем-то правильном и настоящем. А приличия? Всего лишь условности вроде белого платья, колец и огромного свадебного торта. Хотя, если совсем честно, платье Гвен все-таки хотела, белое и со шлейфом. И кольцо — тоже. Но разве их наличие что-то изменит? Разве обязательно сначала должен быть храм и торт, а уже потом… все остальное?

Возможно, для кого-то другого дело так и обстояло. Но не для них. Не для той, чья судьба стала ее собственным выбором, и того, кто подарил ей магию. Страсть и нежность. Счастье и надежду. Они оба были одиноки… до того, как встретились.

И сейчас она ни о чем не жалела.

Хотелось еще немного понежиться в постели, но Гвендолин усилием воли поднялась, привела себя и комнату в порядок, выпила чая с остатками сладкого пирога. На деревянном полу танцевали солнечные зайчики, и ей самой сумасбродно захотелось густиться в пляс, напевая ту песню, под которую они с магом кружились вечером.

Интересно, чем он сейчас занят? Думает о ней? Уже спешит сюда?

Наверняка спешит, Гвен не сомневалась в этом. Если она успела соскучиться, то и он тоже, и вот-вот постучит в ее дверь…

Но прошел час, затем второй, третий, а тот, кого снова жаждала увидеть Гвен, так и не объявился.

Она ждала. Текло время, размеренно тикали часы. Солнце за окном спряталось, поднялся ветер.

Эмрис не возвращался.

Волнующее ожидание сменилось тревогой. Она грызла душу, точила ее, как жук-древоед, исступленно стремящийся ничего не оставить от недавнего счастья. «Может быть…» Гвендолин боялась додумать эту мысль до конца, но та сама складывалась в очевидный ответ. «Может быть, он не приезжает потому, что уже получил от меня все, что хотел?»

«Нет! Не может быть! Он не такой», — возразила она самой себе. Нелепые слухи и дурная унаследованная репутация не имели ничего общего с настоящим Эмрисом Торнбраном. Если бы она не знала этого, никогда не смогла бы его полюбить. Просто что-то задержало его в дороге. А что — он сам объяснит, когда приедет.

Наверное, того количества шагов, что Гвен сделала от окна в своей комнаты до дверей и обратно, спускаясь и поднимаясь по лестнице, уже хватило бы, чтобы дойти до замка Торнбран. Нужно было успокоиться, и Гвендолин по привычке отправилась за утешением к каменному шарику. Но того не оказалось на месте.

Занесенная над пустой шкатулкой рука задрожала. Кто мог его забрать? Эмрис? Артефакт давно не питал к нему враждебности, копируя чувства Гвен, а после этой ночи должен был сдаться мужчине, как и она сама… Но… зачем?!

Внизу со стуком отворилась входная дверь. Гвен с бешено колотящимся сердцем выбежала на лестницу. И разочарованно остановилась.

Это оказалась всего лишь Талула. Принесла свежую выпечку к чаю и не менее свежие сплетни. Гвендолин слушала их вполуха. До одного момента.

— …чаевничала сегодня с Кларой, так она мне такое про своего хозяина рассказала!

— Что с ним?! — встрепенулась Гвен.

К счастью, служанка этого не заметила.

— Новости у него, — проговорила лукаво. — С утра вернулся откуда-то довольный, получил какую-то важную почту и снова умчался. Но перед тем взял из сейфа фамильное кольцо и сказал, что скоро в замке появится хозяйка. Дескать, он уладил какие-то дела, теперь можно и жениться. Клара говорит, так сказал, словно свадьба состоится со дня на день. Не лучше ли было бы праздновать осенью? Хотя, может, у них, как это по грамотному-то говорится, особые обстоятельства.

— Особые?..

— Так сколько времени у него в замке та альда жила! Одна, без присмотра. Вот и хотят грех прикрыть, пока не стало очевидно, что вскорости не только хозяйка, но и наследник будет.

Гвен громко сглотнула.

— Клара так думает? — спросила она сипло.

— Все так думают, — развела руками Талула.

Оставив служанку на кухне, Гвен вернулась к себе. Остановилась перед зеркалом, посмотрела на свое отражение. Локоны, которые она уложила для того, чтобы покрасоваться перед Эмрисом, показались до того глупыми и бессмысленными, что захотелось вцепиться в волосы и тянуть их до тех пор, пока не выпрямятся.

Флориана Эдевейн тоже носила локоны.

Эмрис сказал, что уладил какие-то дела. Подчинил наконец-то артефакт, забрал его и поехал дарить невесте?..

Нет, ерунда какая-то. Нельзя верить сплетням, которые разносят слуги. То они о привидениях говорили, будто замок ими кишит, теперь какое-то кольцо сочинили и наследника… Глупости! Нет никаких доказательств, что это так.

И шара тоже нет. И Эмриса…

Гвен зажала ладонями рот, и не вырвавшееся с криком отчаяние слезами засочилось из глаз.

В пансионе не раз говорили, что девушка, которая разделит ложе с мужчиной до свадьбы, становится падшей женщиной. Тогда Гвендолин не совсем понимала смысл этих слов, поскольку не знала, что означает «разделить ложе с мужчиной». Зато теперь осознание случившегося — горькое и соленое, как слезы, которые не удавалось сдержать — обрушилось на нее горной лавиной.

Эмрис Торнбран с самого начала играл с ней! Точно кот, в лапы которого попала глупая мышка. Как, должно быть, мага забавляли ее попытки держать дистанцию, казаться независимой! Он позволил ей думать, что Гвендолин может что-то решать, а сам давно решил за нее все.

Когда? Еще в тот злополучный вечер в особняке альда Линтона, когда назвал Гвен лакомым кусочком и спросил, не хочет ли сквайр оставить ее себе? Или на следующий день, когда услышал от старого мага, что артефакт можно взять только вместе с девушкой, и тут же откликнулся со смехом: «Я согласен»?

Что было целью? Гвендолин? «Око духов»? Или его занимала сама игра?

С самого начала он умело расставил ловушки, а Гвен попалась в них, точно одна из тех несчастных соблазненных девушек, запрещенные романы о которых тайком пересказывали друг другу пансионерки.

«Одарил зеленой юбкой… — вспомнились слова из первого разговора с Джесмин. — Это если на траве. А если на постели?»

Гвен бросила взгляд на аккуратно застеленную кровать. Тут же нахлынула волна стыда — такого жгучего, что глаза защипало еще сильнее. Лучше не думать. Не вспоминать. Когда-нибудь, когда она станет древней старушкой, это уже не будет иметь значения!

С губ сорвался истерический смешок. Гвендолин прижала к лицу платок, вытерла слезы, высморкалась, продолжая всхлипывать. Представить себя пожилой и мудрой не получалось даже с ее богатой фантазией. Но этой фантазии еще хватало на то, чтобы придумывать опровержения рассказу Талулы и своим собственным выводам, и в голове еще еле слышно звучал слабенький голосок надежды: Эмрис приедет и все объяснит…