Марьяна Сурикова - Между Призраком и Зверем

Эвелин утверждала: это произойдет с появлением полного контроля над магией. Кошка говорила, должно быть очень впечатляюще — последний выброс силы мог стать самым мощным. Вот мы и ждали, что его спровоцирует, а Кериас пусть и не тратил время на молитвы богам, зато все чаще проводил его, неподвижно сидя на одном месте, закрыв глаза и погрузившись в себя, тренируя возможность погасить будущий последний всплеск самым безопасным образом.

Ну а после (никто мне этого не говорил, но я и так знала) должна была отпасть надобность в аретерре. Можно было даже порадоваться, а у меня, как назло, не выходило. Я спала плохо и совсем потеряла аппетит в последнее время, а в душе бесконечно клокотали разные чувства, сложные и напрочь лишающие покоя. Этот покой я сегодня пыталась отыскать в освещенном солнечным светом парке, но оживленный гомон вдалеке мешал сосредоточиться.

Дорожка завела в заброшенный уголок. Я остановилась, оглядывая полуразрушенный мраморный комплекс. Когда-то здесь стояли прекрасные статуи и били фонтаны. Повсюду. Каналы разветвлялись под землей, и в них поступала вода из скважин по всему парку. Однако много лет назад источник пересох. Возможно, вода ушла на такую глубину, откуда просто не могла пробиться на поверхность. Ее пытались отыскать, чтобы восстановить старый комплекс, но не удалось.

Со вздохом я прислонилась лбом к заросшей мхом фигуре, прежде изображавшей фейри, но с отколотыми частями. Мраморная дева давно лишилась длинных кос и мифических крыльев, однако ее склоненная в задумчивости головка напомнила мне саму себя со стороны.

Вздохнув, поправила упавшие на глаза волосы и оттолкнулась ладонями от холодного камня, обернулась в сторону центральной чаши, где прежде била невиданной высоты струя, и замерла. Облокотившись на пьедестал еще одной статуи, за мной наблюдал Кериас. Без венца и королевской мантии, в удобной черной форме дознавателя, с перекинутой через плечо кожаной курткой. Словно только что вернулся из очередной вылазки в столичные трущобы.

Значит, с княгиней гуляет двойник? Хотя чему удивляться, если доверенный маг частенько брал на себя обязанности навести чары на отобранного для роли подставного императора человека. Тот же рост и цвет волос, похожее телосложение, немного измененный тон голоса, и вот для окружающих это уже Кериас идет неспешно по парку, держа под руку довольную княгиню и отвлекая внимание остальных, в то время как настоящий император занимается более важными делами. Вот, например, как сейчас. Кхм. А что сейчас? Выслеживает собственную фаворитку?

— Ты искал меня? — спросила, ощущая нарастающее волнение в груди.

Кериас качнул головой и оттолкнулся от потрескавшегося камня.

— Почуял, — с легкой хрипотцой в голосе ответил он, — когда возвращался.

Следовательно, все же охотился. На кого? Наверное, выслеживал заговорщиков, организовавших покушение.

Я теснее прижалась спиной к фейри, наблюдая, как император отбрасывает в сторону куртку и делает шаг ко мне. Приближается медленно, плавно и совсем бесшумно, точно крадущийся кот, останавливается совсем рядом. Широкие ладони уперлись в каменную статую, а император наклонился ко мне:

— Так и будешь бегать, Мышка?

— От кого? — Мой голос тоже внезапно охрип.

— От себя, — ответил на это Кериас и без предупреждения обхватил мое лицо ладонями.

— Подожди, послушай… — Я положила руку ему на грудь, пытаясь остановить.

— Я долго слушал, — почти зарычал на меня владыка, — и слушал, и слышал, и понимал. Достаточно, Миланта! Я не насильник, никогда им не был, и не заставляй меня ощущать себя таковым. Легко бегать, когда твои внутренности не сгорают до пепла от одного взгляда, одного прикосновения. Когда только поцелуи позволяют протянуть еще немного, еще самую малость, и так — день за днем. Сходя с ума, желая, до последнего храня надежду на взаимность, чтобы потом услышать искреннее признание.

— Это ненастоящее, — прошептала я, быстро закрывая ладонью его рот, — это тяга к шаане, просто страсть, не любовь. Чувства без будущего. И я не хочу погружаться в них. Я…

— Поздно! — Он оборвал меня резко и гневно, выпустил из захвата лицо, но ударил ладонями по равнодушному камню.

Земля вокруг вдруг заходила ходуном, у меня от всплеска его силы резко сдавило виски и потемнело в глазах. А император уронил руки вдоль тела, опустил голову и сжал кулаки. Показалось, что вековые статуи вдруг ожили, зашатались, заохали в страхе, а потом со стоном и треском раскололась старая чаша, и из-под земли рванула наружу мощная струя воды.

Я ахнула, а в следующий миг повсюду, из каждой древней статуи забили фонтаны. Над головой фейри раскрылся широкий, сверкающий в лучах солнца водяной «зонт», и кругом полились хрустальные капли. Они упали бегущим рябью пологом, отрезая нас от остального парка. Вдали слышались затихающие крики придворных, которых вдруг окатило взявшейся из ниоткуда водой. Уснувший сотню лет назад источник очнулся со стоном и протяжными вздохами, а напряженный задыхающийся император наконец разжал ладони и поднял сверкающий взгляд.

Последний неконтролируемый выброс силы, самый мощный, направленный им в глубь земли, чтобы тот не коснулся меня.

Кериас весь словно светился. Водяной полог погрузил наше неожиданное убежище в полумрак, солнечный свет преломлялся, проходя сквозь него и растекаясь внутри рассеянным сиянием. Мелкая водяная пыль оседала на моем теле, платье и рыжих косах. Я дышала так же тяжело, как и император, замерший слишком близко, но не могла отвернуться, избежать его взгляда и окончательно, бесповоротно выдала себя.

Широкие теплые ладони вновь прикоснулись к щекам, он поднял выше мою голову, вдавил мое тело своим в холодный камень, раскрыл губы мучительно-сладким поцелуем. И все рухнуло. Моя выдержка и самоконтроль, страх, который тоже помогал бороться, и бастионы скромности, невинности, здравого смысла. Как он говорил про то, что внутренности сгорают до пепла? У меня тело обратилось в сплошной пылающий костер.

Я вцепилась в его волосы, потянулась вверх, прильнула к нему тесно-тесно, задыхаясь от обжигающих губы поцелуев, царапала обтянутую черной тканью спину и сжимала пальцы на широких плечах.

Кериас отстранился на миг, и резкое чувство потери вдруг пронзило до кончиков пальцев, он же быстро стянул через голову майку, бросил на землю и вновь прижался ко мне, целуя еще более яростно, требовательно. Я млела от неги и чувственных ласк, когда обнаженной кожей касалась его, горячей и гладкой, а его грудь вдавливалась в мою, освобожденную от тугого лифа. Я с наслаждением гладила напряженные мускулы и черные мягкие волосы, впервые в жизни открываясь телесному удовольствию. Испугалась лишь в последний миг, уже доведя его и себя до полного помрачения рассудка.