Александр Быков - Дружина сестрицы Алёнушки (трилогия) [СИ]

Подняв облако пыли, богатыри и Алена приземлились у него на пути. Пахарь прервал песню, остановился и стал их с интересом разглядывать.

— Исполать тебе, Микула Селянинович, — поклонился ему Илья, не слезая с коня.

— И вам исполать, добры молодцы, — пахарь сощурился, протер глаза и опять поклонился. — Исполать и тебе, молодая поляница. По добру ли приехали? Расскажите мне, что в честном мире делается, да скажите, не захворал ли Алеша, поповский сын?..

От напевной речи Микулы снова засвербило в ушах.

— Где дорога на Киев? — прервал его Добрыня.

— Чаво? — переспросил Микула, сбитый с ритма.

— Чаво-чаво… Соху свою разворачивай! — вскипел Илья: — Киев где? Почто дорогу перепахал, окаянный? Иль тебе заняться нечем более?

— Дык… Илюшенька. Я дороги и в глаза не видывал. Пашу себе и пашу. Песенки пою, — Микула недоуменно огляделся. — Оралом поскрипываю, корешки да камушки с пашенки выкидываю.

— А дорога? — недобро сощурился Добрыня. — Где дорога на Киев? Ты погляди — одна сплошная пашня, куда глаз не кинь! До тебя от того края пашни целый день обычного ходу. Если б мы не богатырским скоком скакали, так вообще бы тебя не догнали. А о простых людишках ты подумал? О каликах перехожих, о купцах да странниках? Шел здесь шлях, дорожка в стольный Киев-град. Обозами наезженная, конями протоптанная.

— Да не было дороги! — вскинулся Микула. — Разве что того-этого… — он виновато потупился. — Ну, какие-нито тропочки звериные… А Киевский шлях, кто ж его не знает… Там он, — Микула неопределенно махнул рукой куда-то на запад. — Я ить и пашу-то завсегда от леса, и до самого что ни есть киевского…

— Перепахал ты его, к такой-сякой ягой ядреной бабушке, — устало вздохнул Илья.

— Угу, — кивнул Добрыня. — Мы сверху прекрасно видели. Что ж ты, брат, такой невнимательный? Как теперь добрым людям от Черного моря в стольный Киев попасть, если даже мы подзапутались?

Микула поскреб задумчиво бороду.

— Ну дык, что ж теперь поделаешь? Что распахано, обратно не заровнять… На другой раз буду повнимательней.

— Ты, Микула, сейчас исправляй давай, — не отставал Илья.

— Да я бы рад, — расплылся Микула в улыбке, — но как исправить-та?

— А ты вот нас до Киева проводи, — улыбнулся в ответ Добрыня. — Сам, чай, давно в стольном городе не был.

— И то дело, — кивнул Микула. — Проедусь с вами до Киева, — он мечтательно улыбнулся. — Лишь метнусь на минуточку до дому, да одену одежку поприличнее, — оратай уже распрягал свою соловую кобылку.

— А про простых людей вы что, забыли? — вмешалась Алена.

— Это как так забыли? — удивленно посмотрел на нее Микула.

— Дороги-то нет, — пояснила она. — Нас ты проводишь, а все другие заблудятся. Хоть бы указатель какой повесили: «Киев, мол, там».

— Эх, до чего разумна красна девица! — Микула почесал бородку, ухмыльнулся. — Это мне недолго, так и сделаю! Подождите-ка меня тут две минуточки, — он вскочил на кобылку, ударил ее пятками в бока, и моментально исчез из виду.

— Да… Вот это лошадь, — мечтательно поглядел вслед Добрыня. — С места, без разгону, в богатырский скок ушла. Не то что мой Бурка или твой Чубатый.

— Ну, ты на своего Бурку напраслину не возводи. Помнится, дал ты ему раз плеточкой промеж задних ног, так он тоже с места, без разгона, в богатырский скок пошел.

— Угу, — скривился Добрыня. — Весь день потом скакал, остановиться не мог. Коли тебе, Ильюшенька, промеж ног плетью заехать, тоже, небось, с места в богатырский скок пойдешь.

Представив себе эту картину, Алена чуть от смеха не свалилась на земля. Илья, обиженно посмотрев на них, уже собрался сказать что-то в ответ, но тут с неба раздался свист и на пашню обрушился Микула Селянинович на своей соловой кобыле. Когда пыль развеялась, богатыри завистливо зацокали.

— Эка шляпа белая, пуховая, — покачал головой Добрыня.

— Микула расплылся в довольной улыбке. Давешний пахарь был почти неузнаваем: зеленые сафьяновые сапожки с модным высоким каблуком и закрученным кверху носком, черного бархата кафтан, вышитый серебряной нитью. Расчесанные русые кудри рассыпались из-под шляпы на черный воротник.

«А я то все думала, что же такое эта пуховая шляпа из былин? — подумала Алена. — Оказывается это такая фетровая шляпа с отворотами».

— Так пойдет? — Микула показал Алене на скорую руку прибитую к длинному колу доск с намалеванным кулаком и надписью: «Киев там».

— Угу, — Алена кивнула.

— Ну так я мигом, — и он снова, ударив свою кобылку пятками в бока, исчез за горизонтом.

— По последней Киевской моде обрядился, — вздохнул Добрыня. — Дюк Степанович, небось, и тот от зависти удавится.

Через пару минут Микула снова со свистом рухнул с небес на пашню.

— Ну все, готово. Поехали. Провожу вас до стольного Киева.

Но даже богатырским скоком дорога до Киева была неблизкая. Микула попридержал прыть своей лошадки, и скакал с богатырями стремя в стремя. Его так и тянуло на светский разговор:

— Вот недавно был я в городе, в городе-то славном во Ореховце. Закупил там соли пару сот пудов, — напевно гудел Микула. — Мужички-та все в том городе разбойнички…

— Отчего это, Микулушка, разбойнички? Нешто кто-то тебя там приобидеть смел? — встрепенулся Илья.

— А вот слушай-ка ты дальше, Ильюшенька… Как купил я соли в городе все триста пуд, окружили мужички мою тележечку. Стали у меня они грошей просить.

— Отчего ж не дать-то? Дело доброе, — улыбнулся Илья.

— Дык и я о том подумал, Ильюшенька… Я им стал-то ведь гроши делить. А грошей то мало становится, мужичков-то ведь да больше становится. Потом стал-то я их ведь отталкивать. Стал отталкивать, да кулаком грозить. Положил тут я их ведь до тысячи, — Микула разошелся не на шутку. Рассказывая он уже грозно размахивал руками. — Кто стоймя стоял, тот сидьмя сидит, кто сидьмя сидел, тот лежмя лежит…

— Ну а кто лежмя лежал? Те как? — Добрыня ехидно ухмыльнулся.

— Дак ить… — запнулся Микула. — Да что ты, в самом деле! Я ж не злодей какой-нибудь. Пусть и дальше валяются.

— Да уж, сочинять горазд ты, Микулушка, — подытожил Добрыня.

Микула нахмурился.

— А ты съезди, не сочти за труд, в Ореховец. Коли будут там с какого хошь прохожего, хоть бы с сильного, а хоть бы и со слабого, хоть бы с бедного, а хоть бы и с богатого, не давать проходу, гроши спрашивать… Коль увидишь ты такое в Ореховце, так отдам тебе за то я своего коня.

Добрыня прикусил губу. Илья грустно вздохнул:

— Что же, братцы, вы снова заспорили? Разве кто в тебе, Микула сомневается? А ты Добрыня, хоть и умный, а совсем дурак. Стыдно. Тоже мне, нашел, кого подначивать.

Пару минут богатыри хмуро молчали. Впрочем, долго так продолжаться не могло. Добрыня начал рассказывать Микуле, как он поймал лешака. Потом они с Микулой и Ильей вспоминали, как весело гуляли на богатырской заставе пару недель назад. Кончился этот разговор взаимными приглашением заехать в гости. И вдруг Микулу словно током ударило.