Фрэнсис Хардинг - Стеклянное лицо

Неверфелл, я не представляю, что буду делать, если утрачу его благосклонность! Я всегда знала, что у дяди Максима на меня большие планы. Мы все знали. Вот почему остальные члены семьи меня недолюбливали. А теперь он и в самом деле заговорил о том, чтобы сделать меня своей преемницей. Он рассказывает, какие семейные дела поручит мне через год или через два. Какими виноградниками я буду управлять. Какие области надземного мира перейдут к нашей семье. Какие мази и притирания я должна использовать, чтобы жить дольше, и какие специи есть, чтобы думать быстрее. Кого следует заблаговременно устранить, чтобы они не встали у меня на пути. Дядя Максим доволен мной. Он хочет превратить меня в продолжение себя.

– Но ведь ты этого не хочешь! – испуганно посмотрела на нее Неверфелл. – Ты просто не можешь этого хотеть!

– Все этого хотят. И у меня бы получилось. Возможно, я пока не готова, но я бы научилась, изменилась, стала той, кем он желает меня видеть. Я знаю, что смогла бы. – Лицо Зуэль снова замельтешило, она отчаянно искала то неуловимое выражение, которого не было в ее репертуаре. – Но нет, Неверфелл! Я этого не хочу! Не хочу! Я думала, что хочу, что должна хотеть, но это не так. А может, никогда и не хотела.

– Ну так не делай этого! – воскликнула Неверфелл.

– Но что еще мне остается? – с тоской прошептала Зуэль. – Без покровительства дяди Максима семья разорвет меня на куски. Ты же помнишь, что случилось, когда все решили, что он уже не вернется. И никто во всей Каверне не возьмет меня в ученицы – кому захочется доверять свои секреты шпионке Чилдерсинов?

Неверфелл не знала, что ответить, а Зуэль продолжала:

– И дядя Максим очень скоро обо всем узнает. Сейчас на твоем лице написаны боль и разочарование. Все не так плохо, как после твоего визита в тайную комнату, но ты изменилась, и от дяди Максима это не укроется. Он сразу поймет, что тебе все известно. И ему будет несложно догадаться, кто тебя просветил. Тогда нам обеим придет конец. Не стоило мне ничего тебе рассказывать… И что только на меня нашло? Я просто… хотела с кем-нибудь поговорить.

– Но если бы ты не рассказала, то до сих пор сходила бы с ума от того, что знаешь. А я сходила бы с ума от того, что не знаю. И мы обе страдали бы в одиночестве. Сейчас я, конечно, расстроена, но… – Неверфелл засомневалась, словно готовилась проверить на прочность ногу, не до конца оправившуюся от перелома. – Но в остальном со мной все в порядке. Если честно, я давно не чувствовала себя так хорошо. Хуже нет, чем когда у тебя в голове полно дыр. До нашего с тобой разговора я знала: что-то не так – но даже не подозревала, что именно. Так и с ума можно сойти. И раз мое лицо отныне навсегда испорчено, значит, так тому и быть. Просто не буду больше о нем беспокоиться.

– Но, Неверфелл, – прошептала Зуэль, – у меня нет никакого плана. У меня всегда был наготове план, а сейчас нет. Что нам делать?

Это был хороший вопрос, и, едва Зуэль его задала, в голове Неверфелл сразу же распахнулись двери, словно смазанные петли только и ждали, чтобы кто-нибудь надавил на створки.

– Мы убежим, – просто ответила она.

– Куда? – ошарашенно посмотрела на нее Зуэль. – В Рудниках или в диких пещерах я не выживу, даже не думай…

– Нет, – замотала головой Неверфелл. – Мы по-на-стоящему убежим. Наружу. В надземный мир.

– Но это безумие!

– Да, и значит, никто не подумает нас остановить. – Неверфелл широко улыбнулась подруге и крепко сжала ее руки. – Безумные планы невозможно просчитать – Клептомансер давно это выяснил. Кому придет в голову, что мы собрались бежать в место, полное всяких болезней, где солнце жарит так сильно, что кожа облезает клочьями?

– Я не хочу облезнуть! – взвизгнула Зуэль.

– Но на самом деле это все неправда, Зуэль! Я не помню почему, но точно знаю, что наверху не так страшно. Иногда мне кажется, что кто-то раскрошил мою память и вымел прочь из головы, но маленькие кусочки остались, и они порой подмигивают мне, как далекие звезды. Там, наверху, светло, так светло, как у нас никогда не бывает. И свет этот синий, он как будто открывает голову нараспашку и выдувает оттуда всю пыль и паутину. Ничто не может от него укрыться. А еще там бесконечный простор, и ты бежишь, бежишь, забыв обо всем. А небо над головой – это не просто бескрайняя пустота, оно полно красок, дивных красок, в которых купаются птицы. И запахи, какие там запахи… Тот мир пахнет надеждой и первым удивлением.

А Каверна – лишь грубый оттиск, смутное воспоминание о настоящей жизни, Зуэль. Я живу, затаив дыхание, и не знаю, когда моим легким надоест и они откажутся дальше гонять стылый воздух пещер. Тот воздух, которым мы должны дышать, он наверху, я чувствую.

– Неверфелл, это все очень красиво звучит, но мы не знаем, как выбраться наверх, – напомнила ей Зуэль. – А даже если и выберемся, какой в этом прок? Когда дядя Максим приступит к воплощению своего плана, надземные королевства одно за другим склонятся перед Каверной, то есть перед ним. Мы можем пройти тысячи километров, но он все равно пошлет за нами погоню. У него просто не будет выбора – мы знаем слишком много. И он не почувствует себя в безопасности, пока не избавится от нас. Нет, мы не сможем убежать от дяди Максима, – тяжело вздохнула Зуэль. – Полумеры здесь не работают. Если мы не собираемся играть по его правилам, нам придется его уничтожить.

– Уничтожить? – Изумление больно хлестнуло Неверфелл. – Ты хочешь уничтожить своего дядю?

– Не хочу, – сокрушенно ответила Зуэль. – Он всегда был моим лучшим другом. Но я слишком хорошо его знаю. Если мы выступим против дяди Максима, другого выхода у нас не останется. Нам так или иначе придется его уничтожить. Но мы не можем пойти к Следствию и выложить все, что нам известно. Они арестуют нас, и кто-нибудь из дядиных шпионов быстро с нами расправится. Нам нужен другой план. Но сначала, – Зуэль с сожалением оторвалась от спасительной твердости двери, – нужно увести тебя отсюда, прежде чем кто-ни-будь увидит твое лицо и поймет, как много ты знаешь. Или нам обеим крышка.

Меньше чем через два часа Зуэль Чилдерсин стояла на балконе фамильного дома и наблюдала, как внизу готовят к отправке карету. По ее виду никто бы не догадался, что разум Зуэль напоминал растревоженный муравейник. «Если дядя Максим выяснит, что я приложила к этому руку, пощады мне не видать. И даже если я сбегу с Неверфелл на поверхность, смогу ли когда-нибудь почувствовать себя в безопасности?»

Надземный мир по-прежнему представлял для нее загадку. Неверфелл постаралась его описать, но все, что Зуэль о нем знала, она почерпнула из книг и нарисованных пейзажей. Образ неба манил ее и пугал. Даже когда она пыталась представить воздух, над которым есть только воздух, разум по привычке пристраивал крышу. Но когда Неверфелл рассказывала об этом, на лице ее промелькнуло что-то, отчего Зуэль тоже на миг почудилось, будто она всю жизнь задерживала дыхание.