Геннадий Башунов - Не люди [СИ] [Другая версия «Могильщик. Трое отвергнутых»]

— Куда ты ходил? — спросил Хасл Велиона.

— А! Ты не спишь! — голос у могильщика ещё был пьяным. — Или у тебя такой чуткий сон? Я крался тихо, как ласка!

— Куда ты ходил? — повторил охотник. В это время его рука неосознанно искала спрятанный под одеялом нож.

— Поссать, куда ж ещё? Чего и тебе советую, нам скоро выдвигаться.

— Выдвигаться?

Велион пьяно хихикнул.

— А ты что думал, мы будем собирать всё наше великое и непобедимое воинство? В городе полно стукачей. Стоит нам прийти туда и начать собираться в поход, как в хуторе об этом узнают. Нет, дружище, мы пойдём в бой сейчас. Нападём неожиданно. Застанем врасплох. Перебьём этих сукиных детей спящими. Трууууби труба…

Хасл выбрался из-под одеяла, нож уже был в его ножнах. Теперь он слышал с улицы хмурые мужские голоса и бряцанье оружия. Он ещё толком не проснулся и не мог привести мысли в порядок, а его уже собрались куда-то тащить.

— То есть мы прямо сейчас атакуем хутор? — спросил он у ищущего в темноте свой рюкзак могильщика.

— Ну, не прямо сейчас. Через пару часов. Крамни говорит, что если идти напрямик через лес, то перед рассветом будем на месте.

— Но как мы собираемся нападать?

Велион ещё раз хихикнул.

— А как ты, великий стратег, собирался брать хутор?

Хасл открыл рот, но почти сразу закрыл. Он даже не думал об этом.

— Вот-вот, — хмыкнул могильщик. — На твоё счастье в твоей армии есть один человек, который, как ему говорили, мог стать прекрасным скважечником. А скважечник делает свои дела тихо и под покровом ночи. Он может пролезть туда, куда не могут другие, и вскрыть жертве глотку так, что та и не проснётся. Пошли, дружище, повоюем. А прохладный ночной воздух выветрит хмель из наших голов, пока мы будем добираться до места.

Могильщик закинул рюкзак за плечи и, нагнув голову, выбрался из шатра. Хасл быстро нашёл свой лук — для этого обычное зрение ему не требовалось, он чувствовал своё оружие — и вышел следом.

На улице плотной группой стояло четверо пастухов во главе с Крамни, чуть поодаль покряхтывал старый Хасл. Несмотря на увечья, он явно тоже собирался в поход — справа к его поясу прицепили ножны с длинным кинжалом. Глава пастухов щеголял с неестественно огромным мечом, висящем за его спиной на длинном ремне, перекинутом через плечо. Остальные изгои вооружились копьями и луками.

— Пошли, — сухо скомандовал Крамни. — Сегодня мы потеребим за мошну хуторян. Эти жирующие на наших костях говнюки заплатят сегодня за всё. Теперь мы будем брать у них то, что захотим, и назначим ту цену, которая понравится нам.

Хасл промолчал, да и остальные тоже хранили угрюмое молчание, даже бывший навеселе могильщик. Они готовились убивать. И быть убитыми.

Хасл никогда раньше не ходил по ночному лесу. Какой толк от ночной охоты? Вечером охотники обычно расставляли силки или обновляли ловчие ямы и укладывались спать, чтобы утром, сразу после рассвета, собрать угодившую в ловушки дичь. Потом весь день они бродили по лесу с луками или сидели в засаде.

Он бывал в этих местах. Но не узнавал дышащий влагой ночной лес. Глубокие тени не позволяли отличить овраг с крутыми склонами от безопасной ложбины. Тьма скрывала большую часть ночных обитателей от глаз, но их присутствие ощущалось буквально кожей.

Впервые за долгие годы Хасл почувствовал — лес для него чужой.

Чего не сказать о пастухах. Крамни уверенно вёл их отряд, избегая опасных или просто сложно проходимых мест. Через час ходьбы Хасл, увидев знакомые ориентиры, понял — они прошли почти половину пути до хутора. При этом отряд очевидно пару раз срезал там, где охотники и днём предпочитали не ходить.

Почти протрезвев и окончательно проснувшись, молодой охотник впервые почувствовал сильное беспокойство или даже страх. Он боялся этой вылазки. Боялся умереть или, что хуже, увидеть, как погибнет Мирека. И что она скажет ему, когда погибнет часть её семьи? Пусть он делит шкуру неубитого медведя, но даже если они победят на хуторе, а девушка согласится остаться с ним, им с могильщиком ещё нужно убить Урмеру. Хасл чувствовал — эта задача самая сложная.

И что будет потом? Они бросят всё и уйдут с Велионом? Туда, в огромный мир… где они станут изуродованными недомерками. А что станет с людьми? Кто будет управлять ими?

Хасл стиснул кулаки и с трудом унял дрожь. Он многое должен сделать сейчас и ещё больше — потом, но захвативший его водоворот событий не даёт даже поразмыслить о происходящем.

— Что, зассал? — прорычал кто-то из пастухов. — Трясёшься как шавка. Небось, это тебе не на глухаря ходить?

— Как подсказывает практика, — ещё полупьяным голосом произнёс могильщик, — самые говорливые обычно самые ссыкуны и есть.

— На твоём месте, чужак, я бы помолчал, — прошипел другой пастух.

— А то что? — фыркнул Велион. — Заговорите меня до смерти? Или достанешь нож? Покажешь, какие вы храбрые? Смотри, когда я долго не бываю на могильнике, у меня рука так и чешется, чтобы воткнуть в кого-нибудь восемь дюймов железа.

— Вот это я обожаю, — насмешливо сказал Крамни, — бахвальство перед дракой. Как подсказывает практика, такие дерзкие на словах бойцы обычно самые говённые.

Могильщик хмыкнул.

— Ладно, парни, не будем судить друг о друге до драки. Для вас сегодняшняя заварушка, наверное, целая война. А война — это большое дело, даже маленькая.

— Это ведь война превратила Бергатт в руины? — встрял сухорукий. — Там, в Мёртвом Мире, ты бывал на войне?

— Был. Но не воевал, бежал от неё. Когда тысяча вражеских всадников приезжает в края, где ты живёшь, ты ничего не можешь сделать, если у тебя нет своей тысячи всадников. Мирным жителям никто не объявляет войну, они последние, кто хотят войны, но именно они страдают больше всего — их дома сжигают, поля вытаптывают, их грабят, убивают и насилуют. Мирный житель может или убежать или ждать своей участи, третьего не дано. Жизнь не гарантирует ни один из этих вариантов. Но у меня не было ни убежища в лесу, ни дома, ни скота. Я и в тех местах был чужаком. Поэтому я решил, что лучше буду убегать. Так, по крайней мере, больше зависело от меня.

— Страшно было? — спросил Хасл.

— Конечно. Но сейчас у нас честная драка, восемь голодранцев против семи, от таких я не убегаю.

— И не боишься? — поинтересовался Сухорукий.

— Опасаюсь. Убить могут на любой войне.

Охотник уже думал об этом. Его могут убить, да. Но он сам выбрал этот путь. А выбирали ли жители хутора?

— Воевать идём мы, — тихо сказал он, — а пострадают все.

— Да, парень, ты правильно уловил суть.

— Дерьмо.

— Полное дерьмо. Тут ты прямо в корень заглянул.

Никто не ответит на его невысказанный вопрос. Потому что, как бы паршиво всё не было, они шли драться с определёнными целями, и от исхода драки зависит множество человеческих жизней. Если они проиграют… Вероятно, у изгоев мало что изменится, разве только хуторяне перестанут с ними торговать. А вот жизни горожан и хуторян зависят от исхода предстоящей битвы напрямую.