Роман Суржиков - Кукла на троне

Если сказать, что он понравился Чаре, то выйдет ложь. Она отлично видела все его недостатки. Чувствовала фальшь, когда Новичок говорил неродные ему слова: «ганта», «ползуны», «делить путь», «течет река – скачет конь». Фыркала, когда он называл ее «миледи». Смеялась вместе со всеми, когда проявлял неуклюжесть. А Новичок был неуклюж во всем, что не касалось фехтования и речи. Отбил себе палец огнивом, лег спать в ложбине и проснулся в луже, сжарил индюка так, что все давились углями… И Чара до сих пор не поняла, какого хвоста он вступился за девчонку – и за нее, лучницу. Словом, не нравился он ей и понимания не вызывал.

Но Чаре хотелось быть рядом с этим человеком. Возле него было как-то… особенно. Интересно. Он говорил – многословно, чуждо – но хотелось слушать. Красота была в словах, прежде Чарой неизведанная. Ней тоже умел говорить красноречиво, но не искренне, с игрой; Новичок же – от чистого сердца. Он звал ее «миледи», и было смешно… но и приятно тоже, ведь Новичок не смеялся над нею. Он скакал – и хотелось бок о бок. Смотреть краем глаза, как он держится в седле, как горячит коня, натягивает поводья. Все манеры, вся школа езды – чужая, неправильная… но по-своему очень изящная. Он делал глупости – ронял угли на сапоги, путался в узлах, ломал ногти, пытаясь их подстричь, – и тут тоже хотелось быть рядом. Смотреть, добродушно посмеиваться, зная, что эта неловкость – оборот великого мастерства в чем-то другом.

Наконец, эта девчонка – дочь лекаря… Если бы ганта не согласился отпустить ее, то Новичок, наверное, махнул бы рукой: «Ну, и ладно. Хвост с нею…» Любой шаван сделал бы так. Но из его несходства с шаванами вытекала надежда: а что, если б не махнул? Что, если б выхватил меч и глупо бросил на кон собственную жизнь? Как парой минут раньше мечтала сама Чара – но рассудительно удержалась.

Словом, всю последнюю неделю она искала поводов побыть рядом с Новичком и свирепела от тщеты усилий. Просто так, без предлога, интересоваться чужаком было не с руки, а предлогов находилось мало. Поболтать? Так она не умелец. Предложить помощь? Без его просьбы унизительно, а он не просил. Попросить помощи? Глупо, ведь все бытовые штуки она умеет лучше него. Вот если бы дошло до схватки, Новичок показал бы мастерство, а Чара – свое. Но боев не было… Порой Чара подходила к нему и спрашивала что-то, лишь бы завязать разговор.

– Ты какое любишь мясо?

– Употребляю всякое, но предпочитаю курятину: она легка и не утомляет мозг.

Или:

– Умеешь стрелять?

– Да, но много хуже вас, миледи.

– Откуда знаешь?

– Вижу по вашему разрезу глаз и силе в ваших пальцах.

Или:

– Бывал на Севере?

– Доводилось.

– Видал медведей? А кайров?..

– Да, миледи, но вынужден вас разочаровать: и медведи, и кайры – редкость. Овцы с пастухами – вот истинные северяне.

Всякий раз до того веско звучал его ответ, что Чара терялась, о чем еще спросить. Хмурилась и уходила, а чего действительно хотелось – так это толкнуть его в бок или дать подзатыльник, чтобы не умничал и поговорил по-человечески. А еще мог бы сам спросить ее о чем-то! Или просто взять и рассказать что-нибудь длинное, чтобы она послушала. С другими-то болтает без умолку, даже с Колдуном!.. А с лучницей – нет. Чем она так ему плоха?!

Зорко присматривая за Новичком, Чара открыла то, чего пока не заметили другие: он обладал умением располагать к себе людей. Гурлах и Косматый злились на Новичка за унизительные ушибы, но уважали: превосходя их в мастерстве, он сохранял вежливость. Гирдану нравилась его посадка в седле, Колдуну – остроумие, ганте Бираю – наглость и жажда наживы. Пожалуй, не от страха перед Колдуном ганта до сих пор щадил Новичка. Скорее, видел в нем ценность, возможно – будущего лучшего своего всадника.

Кто явно недолюбливал Новичка, так это Хаггот и Неймир. Хаггот имел на то очевидную причину, а вот Ней… Его Чара не могла понять. Ведь Новичок – такой же хитрый сорвиголова, как сам Неймир! Тоже отличный мечник и знаток земель, и смельчак. Лишь одна разница: Новичок – чужеземец. Ну, и что такого? Чужеземец – зато хороший человек.

* * *

Монетка крутанулась в полете: перо – лицо – перо – лицо – перо, – и упала ликом Праматери кверху. Колдун сказал:

– Дамочка и Новичок – добро пожаловать в Лаксетт.

Новичок кивнул, Чара поднялась на ноги. Ней тоже вскочил.

– Она никуда не пойдет. Я вместо нее.

Колдун уставился на Нея:

– Это как? Светлая Агата выбрала Чару. Ты же не станешь спорить с Праматерью!

– Чара не пойдет в разведку… с этим.

– Почему? – спросила Чара.

– Почему? – спросил Колдун.

– Я ему не доверяю.

– Ты имеешь право не доверять кому угодно, – согласился Колдун. – А я имею право ссать толстой струей на твое недоверие. Те, кого я выбрал, пойдут или в разведку, или на Звезду.

– Меня прельщает первый вариант, – сказал Новичок.

– И меня, – сказала Чара.

Ней глубоко вздохнул, раздувая ноздри, мотнул головой – и сел на место.

– Ладно, лысый хвост. Пусть будет так.

Лаксетт торчал на холме, островерхий и многозубый, как гребень. В отличие от прочих городов, где побывал отряд, Лаксетт целиком опоясывала внушительная стена, усыпанная башнями. Выше городских стен краснела цитадель, на шпилях которой белели лоскуты флагов.

Дорога шла от леса вниз, а после снова вверх – к городским воротам. До них оставалось меньше мили. Солнце клонилось к горизонту, размазывало по дороге длиннющие тени двух всадников, заливало багрянцем громаду цитадели.

Чара спросила Новичка, с обычной неловкостью пытаясь завязать разговор:

– Почему он красный, этот замок?

– Мы в герцогстве Альмера, миледи. Оно недаром прозвано Красной Землей: излюбленный материал здешних зодчих – кирпич из красной глины.

– Значит, замок – из кирпича?

– В Альмере и Короне такие часто встречаются.

– Постой, откуда вообще замок? Мы брали банки только в вольных городах. Теперь уже нет?

– Некоторые вольные города располагают замками, оставшимися от прежних лордов. Но в случае с Лаксеттом миледи права: этим городом владеет феодал. Наш Колдун поступил мудро: изменил тактику выбора целей, чтобы запутать возможных преследователей.

– Угу…

Чара мучительно не находила, что сказать еще. Рядом с Новичком будто язык отнимался: его слова звучали как-то… исчерпывающе, вот как. К ним ни прибавить, ни отнять. Но он, как на зло, искоса глядел на нее и словно ждал ответа. Никогда прежде Чара не думала, что разговор может представлять столько трудностей.

Вдруг на ум пришел вопрос, который давно хотелось задать:

– Новичок, почему ты все время говоришь мне «вы»?

– Это знак уважения. В центральных землях на «ты» обращаются к самым близким, либо к тем, кого не уважают.