Наталья Нестерова - Волшебное настроение (сборник)

Он не любил, когда Катю брали на руки, ревновал. Но маленького ребенка не запретишь укачивать, пеленать, одевать, купать. Даже свои руки Боря считал недостойными обнимать малышку. Прижимал ее к груди и чувствовал себя вампиром, который питается, забирает тепло у дорогого существа.

Маленькая проказница не подозревала о своей сакральной сущности. Она тянула вверх ручонки и приказывала:

— Прыгай меня!

Это означало подбрасывать ее к потолку под счастливые визги.

В выходной, когда Боря мог поспать на час дольше, двухлетняя Катя забиралась к нему в кровать. Ныряла под одеяло, кусала за палец большой ноги — я пришла, просыпайся, — ползла по его телу к голове. Устраивалась на груди, захватывала в кулачки его уши и тянула в стороны:

— Жубы!

— Это не зубы, — мотал головой Боря, — это уши.

— Нет! Ухи тут! — Два маленьких пальчика вонзались в его ноздри.

Боря чихал, из глаз катились слезы.

— Папа плачет? Папе Бабай бо-бо сделал? Ой, сиротиночка! Ой, пожалею! — И принималась быстро целовать его лицо, шлепала мокрыми губками.

«Ухи, сиротиночка, Бабай» — это из лексикона бабушек. Они очень любили внучку, но как воспитатели никуда не годились. Еще больше, чем внучку, они любили выпить. Борис возвращался поздно, нередко заставал картину: ребенок в кроватке мокрый, холодный, ревет, а бабки пьяно храпят, ничего не слышат. Боря будил их грубо, ругался отчаянно. Да что возьмешь с пьяных дур?

Харитон Романович соблазнял Борю, рисовал перспективы: ты из своей дочери можешь принцессу, королеву сделать. Как воспитывать принцесс, Боря не знал, но уж точно не в капотненской клоаке девочка жить должна.

Он купил однокомнатную квартиру (по документам получил, тогда не покупали официально) и перевез в нее дочь и тещу тетю Любу в качестве няньки. Через месяц стало ясно, что проблема не решена. Тетя Люба пила, регулярно заявлялась мать Бори «сиротиночку проведать», квасили на пару. Боря выгнал обеих, нанял молодую женщину-лимитчицу смотреть за Катей. В отсутствие Бори бабушки и дедушки наведывались, Катя им радовалась и плакала, когда уходили. Боря родителей подкупил — вот вам деньги, но чтобы духу вашего не было. Старики возмутились, но деньги взяли, запили с новой силой. Кажется, потеряли работу. Боря не интересовался. Вскоре переехал в новую квартиру, большую, в тихом центре, адреса не оставил, родители сгинули. Боря никогда о них не вспоминал.

До пяти лет у Кати перебывало много нянек. Выбирать их Борис не умел, и ему решительно не везло.

Молодые девицы на первых порах клялись-божились, что за ребеночком будут ходить как за родным. Но вскоре оказывались ночью в постели Бориса. Он их не звал, не тянул, не сильничал, сами в койку прыгали. Для него все бабы — только бабы. Красивая, дурнушка, брюнетка, блондинка, худая, толстая, Таня, Валя — значения не имело. Для них же постельная прописка становилась правом собственности на Борю и на его кошелек. Купи мне шубу (кольцо, сережки), дай денег, своди в театр, поехали в санаторий. У Бори был один ответ: «Обойдешься!» Раздражение скупым любовником, который и не мыслил о женитьбе, перекидывалось на ребенка. Сыпались жалобы: девочка избалованная, непоседа, капризная, вредная. Следовала отставка няни-проститутки, появлялась новая. Боря стал приглашать старух. Внук одной из них чуть не ограбил его квартиру, а другую няню Боря выкинул с лестницы. Пришел домой, у Кати щечка красная. Почему? «Я хотела свою кашу кушать, а тетя Лиза говорила, чтоб из ее тарелки доедать. Она меня учила. Папа, когда я чего-то плохо делаю, меня всегда по лицу будут учить?»

Борис распахнул дверь на лестничную площадку, схватил «тетю Лизу» за шиворот, выволок и перебросил через перила.

— Катя! Никто до тебя не смеет пальцем дотронуться! Поняла? Он будет убит на месте! Мною!

Дочь поняла, что папа не шутит, но не испугалась, потому что в ее представлении «убит на месте» вовсе не означало абсолютную кончину. И она спросила:

— А ты можешь попросить тетю Лизу дочитать мне сказку про Карлсона?

Сказку читал сам Боря. Тетя Лиза осталась жива. Сломала обе ноги и три позвонка, пыталась подать в суд, но ей популярно объяснили, что инвалиды дышат кислородом, а покойникам сие не дано.

Харитон Романович, дожидавшийся Борю, который укладывал дочь (теперь их свидания происходили в кабинете), велел записать адрес новой няни:

— Троекуровское кладбище, колумбарий…

— Мою дочь мертвецы воспитывать не будут! — рявкнул Боря.

— Сие и невозможно, — задумчиво проговорил Харитон. — Хотя… странная девочка… нет, конечно, и боги ошибаются, а также в игры играют. Играют? — спросил он Борю, словно у того был ответ.

Общение с покойниками обернулось для Бори большой пользой. Но он решительно не желал, чтобы Катя зналась с мертвяками!

— У нее воображение! — Боря волновался и заикался. — Во-воо… Ну, ты, труп, понял? Она мечтает! Она это… сказку сочинила, сейчас мне рассказывала, как Чебурашка подружился с Карлсоном. Сейчас рассказывала! — повторил Боря.

— Не кипятитесь, юноша!

— На, выкуси, падаль! — Боря скрутил фигу, покрутил перед носом Харитона и ткнул в гуттаперчивое лицо. — Убил бы тебя!

— Опоздал. Фу, какие манеры! Учишь, учишь тебя… Быдло! В навозе родился, в гробу вонять будешь!

— Но ты-то свое отвонял. Тебя уже черви съели.

У них нередко случались подобные неаристократические беседы. Боря понимал, что кипятится понапрасну, что Харитону в удовольствие лишний раз исторгнуть желчь, но ничего поделать не мог, только давил на самое больное: ты труп, а я пью чай и баб имею.

— Хватит базара! — первым пришел в себя Боря. — Что с моей дочерью?

— Говорю же, не знаю! И никто не знает.

— А боги?

— Помолись им, спроси! — издевательски усмехнулся Харитон Романович.

— Слушай внимательно, покойник! Или ты сейчас мне объясняешь все про дочь, или я с тобой больше дела не имею.

— Без нас ты ноль!

— Уже не ноль! И неплохо проживу, знаю. А вы — к едрене фене! С феней на небесах или в кочегарке, где вы там обитаете, и ведите беседы.

Харитон Романович любил актерствовать, кривляться, от елейного тона переходить к черному мату, от благодушия к сарказму, от высоких размышлений к похабному цинизму. Наверное, настоящим (насколько настоящим мог быть мертвец), искренним он выступал в темной фазе, когда пульверизатором разбрызгивал вокруг яд. Но теперь испугался — увидел, что Боря не шутит. Заюлил, как трусливая собака, которой наступили на хвост.

— Не знаю, голубчик! И поклясться нечем. Ну не жизнью ведь, ха-ха. И слов не подобрать… вот, например, амфибия. Она и в воде и на суше дышит… нет, не то… Переводчик? Есть два народа, два языка, а третий как бы переводчик… нет, опять мимо! Ну, не знаю! — Харитон почти верещал.