Михаил Белозеров - Самурай из Киото

Расковыряв пару дырок в глиняных стенах, Натабура пришел к выводу, что ночью можно уйти задами: с тыльной стороны хижины тянулся забор, через прорехи которого в свете уходящего дня виднелся огород. Однако рыть подкоп было рановато: по тропинке сновали ёми всех возрастов, а также медвежьи тэнгу в сопровождении щенков. Один из них, с рыжей отметиной на груди, самым наглым образом цеплялся за «штаны» и, рыча, повисал, пока его не стряхивали на землю. Тогда он вспархивал, мелко трепеща крыльями, и снова бросался в атаку. При этом умудрялся разогнать всех других щенков, которые занимались примерно тем же самым.

«Не нравится мне все это, – кривился Натабура, подходя к столу как раз вовремя, потому что Язаки, освоившись, приканчивал рыбу и нацелился на мясо. – Не нравится. Не знаю почему, но не нравится». Сам он мог уйти очень тихо – с кусанаги сам черт не брат. «Или пробьюсь через деревню к реке, – решил он. – Нагло. Через крышу. Средь бела дня. Пусть возьмут! Пусть попробуют!» Он чувствовал, что тело стало вертким, сильным и, как прежде, слушается его. «Но Язаки… – думал он, – Язаки я бросить не могу. Не по-дружески это и подло. Из-за подлости все несчастья. Хотя вот тебе прощу заранее», – Язаки исподтишка спрятал в рукав кусок рыбины. Натабура сделал вид, что не заметил. Язаки горазд пожрать. Набить живот для него первое дело. Значит, надо ждать удобного случая, хотя, конечно, скорее следовало шевелиться в лесу, а не здесь. Но что-то ему подсказывало, что все было сделано правильно, хотя Мус молчал.

Позднее Натабура имел возможность убедиться, что выход из деревни только один и находится он совсем не там, где, казалось, должен быть, и что вряд ли он ушел бы даже с помощью кусанаги – загоняли бы в горах, утыкали бы стрелами. Ну день, два. От силы до дайкан – большого холода продержался бы. Выжидать, выжидать и притворяться. Не говорить громко и уверенно. Не демонстрировать ловкость. Пару раз оступиться. Губы не сжимать. В глаза не смотреть.

Жуя соленое мясо, Натабура вернулся к передней стене, чтобы поглядеть, что творится снаружи. Вокруг пагоды на противоположной стороне площади происходила странная суета – если дети ёми баловались, то с оглядкой на этот большой квадратный дом и, как ни странно, на хижину, где сидели они с Язаки; если кто-то из взрослых мелькал в переулках, то с радостным блеском в глазах. Несколько раз прошлась, словно нарочно, та худенькая зеленоглазая, которую он приметил. Что-то в ней было такое, что выделяло ее изо всех других молодых женщин. Нет, женщины нам не нужны. Не сейчас и не здесь. Ёми тащили какие-то ленточки, зажженные фонарики, цветы, еловые ветки – и все в пагоду. Тащили хлеб, мясо, воду и круги сыра. Туда же покатили здоровенную бочку то ли с пивом, то ли с вином. Пахнуло брагой. «Ерунда какая-то, – думал Натабура. – Почему все тихо радуются и, главное, оделись по-праздничному?»

Потом как-то резко стемнело, но ёми не успокоились – при свете фонарей продолжили все ту же бурную деятельность. Прозвучал и смолк пастуший рожок, бухнуло что-то – явно барабан, потом что-то запиликало – нудно, на одной ноте. Развлекаются. Нет, готовятся, понял Натабура. Но к чему?

– Ну что там? – с облегчением спросил Язаки, запихивая в себя последний кусок и вытирая жирные губы.

Вся его крестьянская сущность заключалась в набитом животе, который заметно выпячивался из-под рубахи. Наверное, и душа там пряталась – жирная, толстая, пальчики облизывает. Б-р-р…

– Не пойму… – произнес Натабура. – Пир, что ли? Кими мо, ками дзо…

Его смущала мысль, что вся эта суета имеет к ним какое-то отношение. Абсурд какой-то, думал он. Праздник!

– Где пир? – пыхтя, оживился Язаки. Он подполз, несмотря на теплую погоду, кутаясь в жесткую козью шкуру, глянул в дырку и нервно хихикнул: – А нас притащили на заклание?

– Вряд ли, иначе бы не кормили, – заметил Натабура. – Хотя ведут себя так, словно мы почетные гости.

– Но посадили под замок… – возразил Язаки, не желая думать о худшем. – Пожрать дали неплохо, но мало. Я бы предпочел еще…

Натабура, стиснув зубы, промолчал. Вопросов было больше, чем ответов. Сильнее всего ему не нравилось, что все делается в спешке.

– Кому мы нужны?! – с надеждой высказался Язаки, и в глазах у него появилось знакомое тоскливое выражение. – Может, у них свадьба?

– Хоп?! Ночью?

– Да… – согласился Язаки. – Не подумал. А может, у них праздник?

– Кого-то поймали? – усмехнулся Натабура.

– Действительно… – Язаки вообще пал духом. – Все к одному. Недаром мне накануне мухи снились.

– Мухи! – снова усмехнулся Натабура.

– Чего ты понимаешь?! – неподдельно возмутился Язаки. – Мухи к счастью. Они васаби на курином бульоне любят.

– Почему васаби? – оторопело спросил Натабура.

– Потому что мама приготовила, а я не съел.

В его словах прозвучал двойной укор: с одной стороны, не успел съесть, а с другой – вроде как он, Натабура, виноват.

– Ладно, стемнеет, и уйдем, – успокоил его Натабура, впрочем, сам мало веря своим словам.

Что-то ему подсказывало, что сейчас все и начнется – слишком нарочито суетились ёми. Усталость прошла. На место ее явилась готовность к действию. Плохо, что годзуки нет под рукой. Годзуки вместе с кусанаги придавал уверенность и силу.

– Это же сикомэ! – Язаки подскочил так, что ударился темечком о балку. – Как я не понял! – вдобавок он что есть силы треснул себя по лбу. – У них на лице шерсть, как у овцы! Как я раньше не догадался?!

– Сикомэ выше людей, – возразил, оборачиваясь на шум, Натабура. – У них острые зубы.

– А красные глаза?! – веско добавил Язаки.

– Ну да… – подумав, согласился Натабура. – Вообще, они похожи на кэри. Только цвет кожи человеческий. Мужики уродливые, а девушки красивые, – добавил он мечтательно и почему-то снова подумал о зеленоглазой, хотя это мешало. Точнее, он о ней вообще не забывал – она присутствовала где-то там, на заднем плане всех его мыслей. Пока он не знал, что со всеми этими мыслями делать – думать о ней было приятно, но как-то не ко времени и, конечно, не к обстановке.

– А то ты раньше не заметил?!

– Я-то как раз заметил. По-нашему, это ёми, – объяснил Натабура, – земли бессмертных.

И вдруг почувствовал на шее тяжесть – годзука незаметно вернулся. Трудно было понять, как он это сделал. Даже помурлыкал, как кот, прижимаясь к груди, и стал теплым, будто кровь.

– Где ты видел здесь бессмертных?! – От возбуждения Язаки стал брызгать слюной. – А Горная Старуха не из этой деревни. Видел на заборе сухой камыш?

– Ну?.. – Натабура, едва слушая его, тихо радовался годзуке. Он еще не привык к волшебным свойствам когтя каппы.

– Вот то-то! Пока камыш шелестит, она не может попасть внутрь.