Лев Вершинин - Великий Сатанг. Роман

- Мы тут, тут, тут, - невнятно зашелестели множества.

А Лебедь, прозванный людьми многое вынесшей идеи квэхва Двуединым А-Видра, приподнялся в стременах.

- Вот вы пришли, и вот вы стоите передо мною с оружием в руках, дети мои, - начал он, и слова полились плавно, ясно и чисто, вытекая одно из другого. Вы пришли, и вы не задаете вопросов, но у каждого из вас в сердце живет вопрос, ответа на который вы жаждете все как один. Зачем он призвал нас к себе? - так думаете вы и у ночных костров спрашиваете об этом друг друга. Знайте же: пришла пора и настало время узнать, где же лежит благословенный Дархай!

Мгновение тишины. И - рев, удесятеренный в сравнении с прежним:

- А-Видра! А-Видра! А-ВИДРА!!!

- Вам не придется далеко идти, и вам не нужно будет покидать места, привычные вам. Потому что…

Лебедь набрал побольше воздуха и выкрикнул звонко и страшно:

- Дархай - здесь!!!

На сей раз ответом было молчание, бьющее по ушам тяжелее недавнего вопля.

Люди квэхва замерли, не смея поверить услышанному.

Они не привыкли сомневаться в том, что сказано имеющими право отдавать приказы, среди коих А-Видра, и этот, несомненно, был первым из наивысших.

Он сказал - значит, это так.

И все же!

Дархай - здесь? Здесь, где крысы и тяжкий труд, где зло обитает в воде и хоронится меж деревьев, где женщины стареют рано и прекращают быть желанными уже к концу третьего десятка весен, где дети рождаются редко и умирают часто, Дархай?

Предание говорит не так.

Но, быть может, А-Видра просто испытывает их?

- Нет пути вспять и нет дороги обратно! - Лебедь кричал изо всех сил, и конь, взбудораженный криком, слегка приплясывал на месте. - С зазвездных высот приходило зло, и вот оно пришло вновь. Демоны вернулись, чтобы забрать с собою душу нашей планеты, чтобы отнять у здешних вод, и земель, и ветров то, без чего не прожить человеку. Я спрашиваю у вас, дети мои: позволим ли мы демонам и людям, поддавшимся на их ложь, обездолить нас и лишить нашего Дархая?!

Двуединый умолк, ожидая, что ответят люди.

Но нетрусливым людям квэхва было страшно. Нельзя не верить А-Видра и нельзя поверить ему. Зачем, для чего говорит он все это? Если он прав, то ни к чему объяснения, все равно не способные ничего объяснить. Если он ошибается значит, ошибка его по грехам заслужена людьми идеи квэхва. Лгать же А-Видра не может. Не способен на ложь тот, чей лик отражен на обложке Книги Книг; не может лукавить носитель амулета, соединившего кровь и почву Дархая; нет нужды кривить душой тому, кто способен в одиночку одолеть четыре с лишним десятка кайченгов.

Зачем же Двуединый причиняет боль душам людей бесхитростной идеи квэхва? Если нужно сражаться, пусть пошлет в битву, и он увидит, как умеют умирать и убивать по воле отдающего приказы отважные люди квэхва…

Так думают стоящие в строю, но каждый из них боится высказаться вслух. Только не страшащийся ничего Однорукий Крампъял из поселка Барал-Лаон, тот самый, что в год Первых Испытаний в одиночку завалил Большого Полосатого, сбежавшего из руин Леса Железных Клеток, решительно выступает вперед.

- Ты говоришь, но не приказываешь, А-Видра, - сипло басит он. - Ты спрашиваешь, а тебе надлежит повелевать. Отдай приказ, Двуединый, и мы подчинимся…

И согласные с ним люди идеи квэхва подтверждают правоту Однорукого, гулко ударяя древками пик по рукоятям мечей…

Они ждут не ответа. Они ждут приказа.

Но какого?

Можно приказать идти в бой. Но нельзя повелеть чужим стать в одночасье своими, нельзя приказать ненавидящим возлюбить, и стократ нельзя отдать мечтающим о Дархае распоряжение встать насмерть на защиту обидевшей их и проклятой ими Земли…

Сидящий на снежногривом коне молчит.

Больше у него нет слов.

И тогда раздается крик. В самом конце строя, на правом фланге, где смыкаются отряды людей Пао-Пао и отряды людей Барал-Лаона, упав на колени, кричит Вещий. Он пошел в ставку А-Видра вместе с мужчинами, способными биться, ибо не мог и не хотел упустить случая хоть недолго побыть рядом с Двуединым. Как и прочие, он слушал и не понимал услышанного.

Но он увидел!

И вот он кричит, ибо невозможно молчать, когда перед незрячими очами отчетливо распахнулась картина: поле, и берег мелкого залива, и удаленные, почти неразличимые развалины вдалеке; и над всем этим высоко в небесах парят невиданные, плавно и несуетно витают над строем непостижимые. Он кричит громко и нечленораздельно, потому что не может найти слов. Одно только ясно различимо в долгом, протяжном крике:

- Ви-и-ижууууууу!

И ничего более. Не описать языком, понятным людям квэхва, ни Пернатого Змея, грозно пышущего огнем и дымом в сторону вражеского лагеря, ни Шестирукого, что уже пристроился к шеренге, совсем рядом с людьми Пао-Пао, но не замечаемый ими; мягкая улыбка на его устах и шесть струйчатых клинков выплясывают медленный танец крови; и сонмище прочих, чешуйчатых и мохнатых, явственно предстает перед прозревшими сокровенное слепыми очами. Те, кто рядом, пытаются поднять его, ибо негоже Вещему преклонять колени, а он бьется в сильных руках, пытаясь - и не умея - высказать, то, что необходимо понять не умеющим увидеть зрячим людям недоверчивой идеи квэхва…

- Вшшиииж-жу-у-у!

Нет Лишь слепец способен узреть то, что незримо.

Зато раскрашенные доски, невесть к чему расставленные напротив шеренг по воле Двуединого, внезапно оживают. Бессмысленные лица на них становятся живыми образами, и темные глаза строго заглядывают в души потрясенных людей идеи квэхва. Ни слова не говорят нарисованные, но слова и ни к чему: все понятно и так; боль, скорбь, и мольба, и вера, и надежда, и любовь - все, для чего не имели имен люди квэхва.

Не имели до этого мгновения.

Новым взглядом обводят лежащую окрест землю потрясенные люди.

Вот из недалекой рощицы выглянула древесная дева, поднесла ладонь к нежно-зеленым волосам, поправила прядки, махнула наудачу тем, кто успел заметить, - и нет ее.

Вот из густо-синей воды мелкого залива приподнялась косматая голова, зыркнула рыбьими глазами, усмехнулась, вспенив бурунные усы, булькнула что-то и была такова.

А вот и влажная трава заколебалась, расступилась на миг; крошечный, полупрозрачный подпрыгнул в воздух, перекувыркнулся, нисколько не страшась такой толпы смертных, почирикал рассыпчатым смехом - и скрылся.

- Веди нас, Лебедь, - говорит Однорукий Крампъял, и никто не удивляется новому имени. - Мы готовы биться. Мы не отступим. За нами - Земля.

- Земля-а-а! - вырывается из семи тысяч глоток. И эхо, убежав и промчавшись, возвращается ответным откликом из-под окоема:

- Я-а-а-а-а! Я-а-а… Я…

Лебедь смеется.

Все оказалось так просто…

(«Запомни: когда слепой увидит…»)