Томас Тимайер - Город заклинателей дождя

Ответом на эти слова послужило довольное похрюкивание киви.

Спустя три дня

К пятому дню с момента начала экспедиции окрестные вершины поднимались уже на четыре тысячи метров и более.

Голые пики угрожающе вздымались в небо, над головами путников кружили грифы. Дорога превратилась в настолько узкую тропу, что по ней мог передвигаться только один мул. Окруженная густыми зарослями, тропа извивалась между скалами, все круче забираясь вверх.

Еще на рассвете экспедиция начала отдаляться от русла реки Камана и около девяти часов утра вступила в ущелье Колка, тянущееся между двумя горными грядами на десятки километров. Стены ущелья были так высоки, а само оно настолько узким, что временами не было видно неба. Перестук копыт мулов и звуки шагов подхватывало эхо, многократно отражая и искажая звуки до неузнаваемости.

С каждым поворотом маршрута ландшафт менялся. На тропе начали попадаться гигантские каменные глыбы, сильно затруднявшие продвижение вперед. Скрюченные деревца, росшие из расщелин скал, порой образовывали настоящие туннели, в которые почти не проникал свет. Воздух был прохладным и напитанным влагой.

Оскар почувствовал, что начинает мерзнуть. Сказывалось огромное физическое напряжение последних дней. Мышцы, скованные усталостью, мучительно ныли, сил хватало только на то, чтобы держаться в седле. Вдобавок, все время не хватало воздуха. Чем выше они поднимались, тем меньше кислорода в нем содержалось, а это могло привести к возникновению горной болезни, хорошо известной всем альпинистам.

Но Гумбольдт был неумолим: он сократил время на ночевки до минимума и, стремясь избежать встречи с Уолкрис Стоун, упорно вел свою маленькую экспедицию вперед. «Живее, пошевеливайтесь! – то и дело слышалось оттуда, где ехал ученый. – Не отставать! Оскар, что ты плетешься, как сонная муха?»

– Сущая пытка! – пробормотал Оскар, обводя своего мула по краю обрыва вокруг громадного валуна, преграждавшего тропу. Животное упрямилось и через каждые сто метров останавливалось и тянулось к чахлой траве. От необходимости постоянно тащить мула за поводья немели руки, а ноги гудели от напряжения. Неужели Гумбольдт не чувствует усталости? И сколько еще может продолжаться этот бесконечный переход?

Он спросил об этом Шарлотту, и девушка ответила:

– До тех пор, пока мы не наткнемся на ту самую тайную тропу.

Шарлотта чувствовала себя такой же измученной, как и Оскар, но держалась молодцом. Это было удивительно – ведь если его, воришку-карманника, что называется, «кормили ноги», девушка ни в чем ему не уступала, хотя в швейцарском пансионе ей вряд ли приходилось прыгать через заборы и удирать от преследователей по крышам. В ущелье она сменила легкую одежду на грубую шерстяную куртку, холщовые штаны и кожаные ботинки с рубчатыми подошвами, которые не скользили на мокрых камнях. И как же она сейчас отличалась от той Шарлотты, которую он впервые увидел в Берлине! Честно говоря, такой она нравилась ему гораздо больше.

– Не думаю, что та дама все еще продолжает гнаться за нами, – проговорил он. – Да и откуда ей знать, что мы свернули именно в это ущелье? Опасения твоего дяди кажутся мне малость преувеличенными.

– Не берусь судить, – пожала плечами Шарлотта. – Насколько я его знаю, он никогда не впадает в панику. Значит, все очень серьезно. Таким, как в последние три дня, я его еще не видела. Он все время взбирается на скалы и валуны и всматривается в тропу позади нас. По-видимому, Уолкрис Стоун гораздо опаснее, чем мы с тобой предполагаем.

Оскар хмыкнул:

– Меня больше беспокоит это чудовищное насекомое. Откуда оно явилось? Где живет? И самый главный вопрос: сколько их тут? Ведь если б я уснул в ту ночь, все мы были бы давным-давно мертвы. А в зарослях вдоль стен ущелья они могут прятаться повсюду, и заметить их можно только тогда, когда столкнешься с ними чуть ли не нос к носу. Не хотел бы я угодить на зуб такой твари!

– Невероятно интересный вид, а, возможно, и совершенно новый род насекомых, – отозвалась Шарлотта. – Он нигде не описан, и мы оказались первыми, кто его открыл. Поэтому имеем полное право дать ему научное название. Например, «диаферодес Оскари». Как тебе это нравится?

Она засмеялась.

– Премного благодарен! – Оскар опасливо огляделся: заросли здесь подступали почти вплотную к тропе. – Я, пожалуй, откажусь от такой чести.

– В твоих жилах ни капли крови настоящего исследователя! Будь ты потомком настоящего Гумбольдта, для тебя не было бы большей радости, чем увидеть свое имя увековеченным на страницах какой-нибудь энциклопедии.

– Что толку в открытии, о котором даже некому рассказать? Что касается меня, то я предпочитаю просто остаться в живых. Теперь вся надежда на Вилму, – Оскар проследил взглядом за киви, беспечно шнырявшей в кустарнике в стороне от тропы. – Вот кто непременно предупредит нас, если эта гнусная тварь устроит на нас засаду!

Около десяти утра путники остановились на первый привал. На земле были расстелены войлочные попоны, и Эльза в считанные минуты подала простой завтрак.

Оскар с беспокойством заметил, что припасов в чересседельных мешках становится все меньше, а пополнить их неоткуда. В ущелье не было ни намека на человеческое жилье, а в зарослях не попадались ни плоды, ни съедобные клубни. Зато воды было более чем достаточно. Единственное растение выглядело съедобным – крупные пестрые бобы в длинных стручках, но проверить на себе их свойства ни у кого не возникло особого желания.

– Сколько можно карабкаться вверх и вверх? – ворчал Оскар, пытаясь откромсать ножом кусок зачерствевшего, как камень, хлеба.

– Ровно столько, сколько понадобится, чтобы обнаружить Небесную тропу, – сердито обронил Гумбольдт. – Или у тебя уже пропало желание путешествовать?

– Нет, но дело в том…

Ученый, не слушая его, прихватил ломоть хлеба и кусок овечьего сыра и направился на ближайшую возвышенность. Там он уселся и стал всматриваться в оставшуюся позади теснину ущелья. Вилма тотчас последовала за хозяином.

– Не обращай внимания, – шепнула Элиза. – С тех пор, как выяснилось, что по пятам за нами следует Уолкрис Стоун, Карл Фридрих сам не свой. В действительности он очень скрытный и сдержанный, к тому же совершенно не умеет говорить о своих чувствах.

– А какой мужчина умеет об этом говорить? – засмеялась Шарлотта, бросив на Оскара такой взгляд, от которого он страшно смутился и порезал ножом палец. Ранка оказалась неглубокой, но обильно кровоточила.

– Чертовщина! – пробормотал Оскар, пытаясь остановить кровь.

– Постой, я сейчас помогу тебе.

Шарлотта достала платок, обернула им рану и затянула узлом.